Уровень отравления - [3]

Как только машина тронулась, он очнулся.

Ну, конечно, это же я пропустил выход в Верхний мир, а он-то был свеженький, только что оттуда.

— Куда ты меня везешь? — спросил он.

В банк, подумал я. Банковскую ячейку тебе показать, чтобы ты и там пошарил.

— Я бы ничего тебе не сделал, — сказал он. — Мне очень нужны документы.

Я молчал, а он возился на сиденье, дергался.

— Ты не понимаешь, — сказал он. — Но сейчас нельзя в полицию. Ни тебе, ни мне. Ты хороший человек, ты мне помог, хотя не должен был.

Не должен был. Теперь-то я это понимал.

Пока я выезжал с уровня на проспект — мимо с сиреной промчался полицейский наряд. Я провожал автомобили взглядом, а омилий не умолкал.

— Я думал рассказать, правда! Тебе! Но ты бы не поверил. Сейчас, конечно, поздно, и ты все равно не поверишь, но я расскажу! Каждый день, каждый час люди отравляют Верхний мир. Проточины работают на износ, мы выбрасываем яд — постоянно! Мы и есть отрава для обоих миров! Потому что мы несовершенны! Мы должны измениться!

— Заткнись, — сказал я и прибавил скорость.

— Самоочищение! Это возможно! Отказ от выхода в Верхний мир, аскеза, лекарственные травы…

— Видел я твое самоочищение. Мне не понравилось.

— Мы знали, что никому не понравится, — а голос у юнца звенел от волнения и искренности. Проповедник из него и, правда, не последний. — Мы знали, что не понравится, и потому решили за вас.

Я сбросил скорость — мимо пролетело еще несколько полицейских машин. Они свернули с проспекта на том самом перекрестке, где поворачивал и я вчера, когда направлялся к проточине.

— Нельзя оставаться в городе, — прошептал омилий. — Проточины будут взорваны. Одна за другой. Все. Взорваны.

Я припарковал машину возле здания полиции и вытащил омилия, схватив за плечо. Подтолкнул в сторону входа:

— Вот им об этом и расскажешь.

Проповедник глянул на меня цепко — и промолчал.

Среди полицейских царила паника. Двери — нараспашку, освещение уровня пляшет. То и дело раздавались выкрики, постоянно отъезжали автомобили. Гражданских, правда, было мало — по графику еще ночь, жители города спят. А вот когда они проснутся…

Я втолкнул омилия внутрь — и так и застыл на проходе.

— Взрыв на Пятнадцатой линии!

— Еще один у храма!

— Горит торговый комплекс! Парк Возрождения! С третьего по верхний уровень!

— Жертвы! Есть жертвы!

Нас толкнули, грубо, раз и другой — мы стояли на проходе.

У меня вдруг все поплыло перед глазами, закружилось, отдаляясь…

Я отпустил омилия, вернулся к машине и сел на тротуар, привалившись спиной к колесу. Проповедник увязался следом и теперь стоял надо мной со связанными руками и осматривался. Спокойный, как дохлая тварь из бездны.

Наверняка где-то должны быть резервные проточины. Но где? И сколько их? А скольким жителям нужен выход прямо сейчас? Завтра? Послезавтра? И сколько времени понадобится, чтобы починить хотя бы одну разрушенную проточину?

Я не знал ответов.

Я знал только одно — через две недели даже самые крепкие свалятся в четвертую стадию отравления, из которой нет спасения. Я умру раньше — я уже на первой.

Где-то вдалеке грохотало, и тротуар едва ощутимо подрагивал. Дальше по проспекту все сильней поднималось зарево — это горел торговый центр.

А я сидел, опершись о колесо, и думал.

О том, что будет с городом эти две недели. После того, как потушат пожары. После того, как разберут завалы и достанут раненых и погибших. После того, как поймут, что проточин не осталось. Что Верхний мир закрыт, запечатан обугленными микросхемами, заперт коротким замыканием. Что всей этой техники, которая позволяла нам жить, больше нет. Что мы не успеем ее починить. Мы столько не проживем.

Будет паника. Трупы на улицах. Серые лица в волдырях и незрячие глаза.

— Лучше бы вы взорвали весь город, — прошептал я.

— Нет, — он улыбнулся мне, как любимому сыну. — Мы научим вас жить, не отравляя Верхний мир. Начнется новая эра. Самоочищение.

Меня уже колотило. Что-то слишком быстро. А может, и к лучшему.

Потом я поднял голову и посмотрел на него:

— А зачем за город? Что за городом?

Те же уровни, тот же камень над головой, та же Преграда и бесконечные фермы.

— Что там за городом? — повторил я. — Спрятанная проточина? Для своих? Сами смастерили?

Он не ответил, но взгляд отвел.

— Значит, сами смастерили, — сказал я. — Ты ж чуть не сдох на улице — кого ты собрался учить аскезе?

— Я еще не достиг…

— Нихрена ты не достиг!

Я поднялся и побрел к проспекту. Дорога дрожала под ногами, будто сама бездна расшатывала ее.

А потом я услышал проточину. Среди гари и дыма она истекала сладким запахом, звала меня. Я был отравлен и нуждался в ней, я шел вслепую, блуждал, как во сне, по улочкам и лестницам, сквозь уровни, все выше и выше.

Проповедник брел следом, убеждал меня выбраться из города, обещал научить божественным истинам. Кажется. Я не слушал.

Перед темным зданием, на самом верху которого пела проточина, уже собирались люди. Может быть, они тоже слышали ее.

Поднимаясь по лестницам, я надеялся, что ее не сумели взорвать. Я думал об аскезе и жестоких ограничениях, о тех самых лекарственных травах, о том, что доступ в Верхний мир нужно охранять и о том, что из-за вчерашних добрых девочек мы получили сегодняшние беды.