Уроки любви - [47]

– Это проповедь чувственности, то, что потом так ярко проявилось в «Валькирии» и «Тристане». Как-нибудь я дам вам послушать «Запрет» у меня в Лейхледе.

При слове «Лейхлед» Джанет насторожилась, вспомнив Джиневру, вообще исчезнувшую из университета, и непонятная ревность заставила ее произнести с саркастической усмешкой:

– Как давали, вероятно, слушать и мисс Кноул? Хаскем посмотрел на нее долгим усталым взглядом, и губы его сложились в усмешку:

– Я думал, вы умнее. Какая жалость. Но выездка шла своим чередом.

* * *

Своим чередом шла и подготовка к процессу. После дневных занятий Джанет отправлялась в библиотеку и допоздна сидела над старинными фолиантами. Староанглийский читался с трудом не только в силу своей сложности, но и из-за ветхой истертости страниц. Читала она и современные исследования, поражаясь, что может заставить современных ученых, по преимуществу мужчин, вариться в огненном вареве предрассудков. Но постепенно Джанет, кажется, начинала понимать, что привлекало ученых к этой теме. В лице ведьмы женщина открывала свою глубокую, непонятную мужчинам интуицию, проникая в суть вещей не сознанием, а… как бы физически. И эта неразгадываемая загадка до сих продолжала пленять умы.

С замиранием сердца Джанет позволяла своему воображению живо отдаваться горьким и бесстыдным картинам: вот паж просит у нее любовный напиток и платит за него своей молодостью, вот гордая жена хозяина замка, отряхиваясь от остатков волчьей шкуры, держит в нежных губах окровавленную человеческую руку… А вот и смолистые костры, бросающие желтое пламя на черного козла, уже готового принять отвратительное жертвоприношение… И ночь проходила почти без сна, а наутро снова были мокрый парк, тело лошади, горячее под тонкой шелковистой кожей и становившееся с каждым днем все послушнее, – и насмешливый Хаскем.

Как-то, возвращаясь вместе с ней, он оглядел ее быстрым оценивающим взглядом.

– Отойдите немного. Вот так, замечательно. Я вижу, ваши занятия церковным правом идут вам впрок. Синева под глазами и рот, горящий не меньше, чем глаза. Отлично, отлично. Но придумали ли вы имя своему… хм, двойнику?

– Мне казалось это неважным. Ведьма как тип, вне персонификаций…

– Заблуждаетесь. Отождествление может играть очень существенную роль. Дарю два имени, на выбор: Мюргюи и Лизальда.

– Первое, – не задумываясь ответила Джанет, очарованная томной певучестью Мюргюи.

И отныне ее штудии стали еще живее, а виденья – острей. Ночами она порой просыпалась в холодном поту оттого, что собственные кудри во сне представлялись ей змеями, и тогда Клара, спавшая, несмотря на свое сложение, чутко, как кошка, просыпалась тоже и начинала отчитывать соседку.

– Ты, вероятно, решила попасть в бедлам?[29] Да что ж это такое!? Посмотри, на кого ты стала похожа! – Разбудившее Джанет виденье сменялось другим – горой розового женского мяса в полумраке напротив, с тяжелыми рубенсовскими ляжками и грудями. – Уж лучше бы ты трахалась налево и направо, – тяжело вздыхала Клара и мгновенно засыпала.

Но Джанет нравилось ее состояние. Нравилось ощущение полета, сжигающего нервы постоянного легкого раздражения, уверенности в какой-то удаче и неожиданно открывшейся способности по-новому, более глубоко, прозревать природу. Из влажного воздуха, из мокрых кустов, из угрюмых вод Темзы до нее доносился упоительный запах, как ей казалось, запах самой жизни. Бетси, кобыла, начинала тонко и призывно ржать при ее появлении, а однажды на плечо Джанет сел неизвестно откуда прилетевший голубь. И наконец, молодые люди, прежде достаточно спокойно относившиеся к замкнутой и малообщительной второкурснице, теперь не могли пройти мимо нее, не затеяв какого-нибудь разговора.

* * *

И вот долгожданный день настал. Точнее, его определил сам Хаскем, словно выжидавший, когда кончатся наступившие вдруг хрустящие легким морозцем солнечные дни и осень вернется снова, но уже не та осень мягких дождей, а декабрьское вневременье с ощущением того, что любое прикосновение на улицах вызывает дрожь омерзения от ледяной липкости.

Джанет не пришлось долго мучиться над сочинением костюма – все давно уже было придумано. Это было нецеломудренное платье тех времен, сшитое из специально купленного холста и довольно смело оголяющее тело. Распущенные волосы должен был украсить венок из цветов царицы шабаша – вербены, могильного плюща и фиалок. Цветы пришлось брать искусственные, за исключением вербены – за ней Джанет съездила в Ридинг. Последний раз поглядев на себя в зеркало, она осталась довольна: на нее смотрело похудевшее лицо с горячечным румянцем, синие глаза сверкали, губы кривились одновременно испуганно и вызывающе. Попросив у кого-то широкий академический плащ, Джанет помчалась в Экзетер, надеясь только на одно – что судилище будет происходить не в главном холле, потому что стоять босыми ногами на его каменных плитах было бы совершенно немыслимо.

С неба валилась ледяная крупа, и когда девушка вбежала в старинное здание за парком, намокшие волосы потемнели и завились еще сильнее. В верхнем зале было уже достаточно много народу; некоторых Джанет просто не знала, а других узнать не смогла. Так, Эндрю Хоувен, известный всему Оксфорду как лучший игрок в гольф, был совершенно неузнаваем в костюме «адвоката дьявола», и только когда он подмигнул ей, Джанет втихомолку рассмеялась, порадовавшись, что защищать ее будет столь веселый, неглупый и компанейский парень. Но где Хаскем? Посчитав, что ее роль дает право вести себя вообще как угодно, Джанет несколько раз пробежалась по залу, заглядывая в загримированные лица, но, кроме простолюдинов, сеньоров и студентов, она не увидела никого. В полном недоумении Джанет остановилась, чтобы снять ботинки, но тут ее грубо схватили за локти два «стражника» в закрытых шлемами лицах и с грязными ругательствами потащили за отгороженное место на подиуме. Процесс начинался.