Урок кириллицы - [4]

В то время, пока мы с Бройлерманом разбирались в премудростях постмодернизма и других новомодных литературных течений, младший Таракьянц сгонял в ближайший магазин за выпивкой и, поддержанное выставленной мною на стол «Расторопшей» пиршество перешла на новый уровень. Правду сказать, передать какие-либо отчетливые подробности этого загула я бы не смог, помню только, как кто-то опять пел какие-то полуузнаваемые песни, кто-то лез ко мне со своими стихами, кто-то бегал за водкой… Так продолжалось целых два или даже три дня, пока однажды утром вдруг не раздался длинный междугородный звонок и кто-то срочно потребовал Фимку к телефону.

— Ну че, Лёх, — задумчиво скребя небритую три дня щетину на щеке, проговорил после разговора приятель. — У меня в Арзамасе невеста… И у нее, бля, как раз послезавтра день рождения. Сам понимаешь, я должен там показаться… Это всего на несколько дней, так что ты и заскучать не успеешь. Можешь все это время жить здесь, наши старики летом торчат на даче и мешать тебе никто не будет, но если надоело пить и хочешь заняться делами, то Борька тебя отведет к Пифагору.

— Кому-кому?

— Деду нашему — Панкратию Аристарховичу Пивогорову. Он большой любитель гостей, так что можешь оставаться у него столько, сколько потребуется.

— Если только он его не умучает, — добавил слышавший наш разговор Борька.

— Чем? — повернулся я к нему.

— Да числами. Он у нас немного на математике «поехал» — ищет во всем числовую основу.

— Так это, наверное, даже любопытно! — опрометчиво провозгласил я. Только сначала мне надо найти моего Василя-из-Кундер и забрать у него бумаги для музея… — и я полез искать записную книжку с телефоном Горохова, а через час с лишним, договорившись с ним о встрече, прихватил с собой по пути в пакет несколько бутылок пива и отправился к нему на дачу за архивом…

— …Сам посуди, — вещал между тем далее Василий Николаевич, поедая курицу, — государственность нам, как утверждают учебники, принесли Рюрик со Свенельдом, христианство — константинопольские купцы, алфавит — Кирилл и Мефодий…

— Но ведь солунские братья за свой труд по созданию кириллицы признаны Православной Церковью равноапостольными, — решился я нарушить его монолог и вставить возражение. — А вы им это же самое деяние как будто в упрёк ставите…

— Да это всё так, это верно, что они признаны и святыми, и равноапостольными, это верно, — возобновил свою скороговорку Горохов. — Но вот же в самом их житии говорится, что в Херсонесе Константину, то бишь Кириллу, удалось найти «Евангелие и псалтирь, русскими письменами писана» это, по-твоему, как надо расценивать, а? Я думаю так, что русская грамота существовала и до создания кириллицы, мы ведь вовсе не были безписьменным народом, но Европа и тут нам, пускай и в лице христианских подвижников, а всё равно подсунула своё вместо нашего… Нет-нет, ты только не торопись возражать, — предостерег он, видя, как я непроизвольно дернулся что-то говорить. — Ты ещё сколько в Москве пробудешь?

— Не знаю, — пожал я плечами, прикидывая в уме, на сколько у меня может хватить остающихся после загула денег. — Может быть, недели полторы, две…

— Ну и хорошо, и достаточно. Походи по выставкам, по вечерам поэзии, послушай концерты современных артистов — и ты сам увидишь, насколько всё вокруг перестаёт быть русским.

— Так а при чем здесь Кирилл и Мефодий? — не понял я.

— А при том, — поднял вверх перст Горохов, — что, как пишут сегодня газеты, «создание славянской письменности великим гуманистом Средневековья Константином-Кириллом Философом послужило началом включения славянского мира в общеевропейский культурный контекст». Ты уловил подоплёку? Получается, что Кирилл и его брат как бы освятили своим делом традицию принесения в Россию культуры с Запада. Вот мы и хватаем, ничтоже сумняшеся, то идеи декабристских заговоров, то теории Маркса-Энгельса, то рекомендации Сороса.

— Ну так, может, дело вовсе не в том, откуда эти идеи приходят, а в том, что мы их хватаем, не осмысливая? Я тут недавно у кого-то, кажется, у Вильгельма Гумбольдта, вычитал, что язык — это не просто средство межчеловеческого общения или передачи функциональной информации, но самая настоящая программа грядущего бытия народа. То есть — выражение апостола Иоанна «в начале было Слово» означает не только то, что Бог является первопричиной появления всего сущего, но и то, что нематериальное слово, раскодируясь, предопределяет собой и нашу материальную жизнь.

— Это так, это так, тут я с тобой стопроцентно согласен. Ведь наши святые отцы тоже всегда говорили, что язык — это Божий замысел о народе.

— Совершенно верно, — кивнул я. — И хоть в народе и говорят, что, сколько раз ни произноси слово «халва», а во рту от этого слаще не станет, на деле всё обстоит далеко не так однозначно. И если десять лет подряд на каждом углу кричать слово «свобода», то на одиннадцатый произойдет или революция, или перестройка. Свидетелями чего, собственно говоря, мы сегодня и являемся в нашем Отечестве, не так ли?

— Что я могу тебе на это сказать? — вскинув свои реденькие брови, ответил мне вопросом на вопрос Горохов. — Вполне возможно, что ты абсолютно прав. Но чтобы уметь отстоять свою правоту перед оппонентами, мало опираться на интуицию, нужно обладать знаниями. Так что используй дни пребывания в Москве на полную катушку — походи по букинистическим магазинам, полистай учебники древнерусского языка, монографии славистов. Попробуй сопоставить языковые реформы с общественно-политическими событиями, тут тебе может открыться очень много любопытного… Короче, поизучай этот вопрос. Хорошо было бы сходить в какой-нибудь лицей на пару уроков кириллицы, но сейчас лето и у них наверняка каникулы, — и он потянулся к отложенной было на тарелку курице.