Урок кириллицы - [3]

…Какие повсюду

ужасные цены,

напиться в дымину

и то денег нет.

За нашим бокалом

сидят — бизнесмены

и девушек наших

ведут в кабинет…

— Это что — переделанный «поручик Голицын»? — наклонившись к Фимке, спросил я полушепотом.

— Ну да, — кивнул он. — Они же тут все постмодернисты, а главный творческий принцип постмодернизма — это пародирование всего написанного предшественниками, обыгрывание широко известных в народе произведений, скрытое цитирование чужих строк, использование популярных персонажей и тому подобное трюкачество, причем, как правило, с опусканием любой используемой темы до уровня рядовой хохмы. Вон сидит главный идеолог и теоретик постмодернизма Слава Бройлерман, — указал он кивком головы на рыжего, с какими-то грязноватыми и, как сказала бы моя украинская бабушка, засмоктанными прядями длинных волос юношу в парусиновой куртке, который, думая, что его никто не видит, запихивал тайком ото всех во внутренний карман два банана со стола. — Нынешней зимой он опубликовал в «Литературке» нашумевшее исследование о современной любовной лирике — «Болеет фаллос одинокий», а два месяца назад выпустил книгу статей «Котлета в тексте», в котором объясняет основы своего направления. Скрытая в тексте цитата, говорит он, это практически то же самое, что и запеченная в тесте котлета можно жевать вместе с тестом, не различая вкусовых составляющих, а можно чувствовать вкус теста и вкус мяса по отдельности. Если захочешь, я дам тебе потом почитать, там есть кое-что любопытное… А вон тот, стриженный под призывника, в темных очках, это, как говорит Борька, гордость всей нашей завтрашней литературы — Гектор Анаврин. Правда, нынешней весной его отчислили из института за неуспеваемость, он там завалил экзамен по русскому языку, но при этом сумел повернуть дело так, что это только прибавило ему популярности. Он ведь теперь говорит всем, что его выгнали за творческую независимость, — то есть за то, что, мол, он «не укладывался в общепринятые стереотипы». Хотя Борька вон говорит, что, если не заваливать экзамены, то сейчас если за что и выгоняют, то как раз за то, что ты в эти стереотипы «укладываешься». Но — не случайно он написал роман о рекламе, видимо, знает это дело, если даже свою неудачу сумел обернуть победой! Другого кого-нибудь выгони из института, так у него на этом событии всей судьбе абзац придет, а у Анаврина, наоборот — взлёт популярности начался. «Самый загадочный писатель поколения тридцатилетних», — пишут теперь в предисловии к его книгам. Я, правда, прочитал пока только одну из них, да и то раннюю — «Секс по домофону». Ничего, помню, забавная такая вещица… А вот в июньском номере «Нового мифа» за этот год напечатан его роман «На задворках Великой Ичкерии», так я, блин, тебе честно скажу: не дочитал его даже до середины — фигня полнейшая, какие-то сваленные в кучу анекдоты плюс длиннющие цитаты из научно-популярных брошюрок о буддизме. А весь сюжет, бля, заключается в том, что Давыдов с Нагульновым прибыли в Грозный создавать колхоз имени Шамиля, пьют там целыми днями чачу, трахают чеченок и, вызывая время от времени дух Джохара Дудаева, обсуждают с ним, как им поскорее присоединить к Чечне Индию, назначить махатм звеньевыми и бригадирами, а самим погрузиться в затяжную нирвану… Бройлерман говорит, что это — самая знаковая вещь для поколения сегодняшних двадцатипятилетних, и что они от неё прямо-таки тащатся…

— Это вы там не обо мне ли? — услышав свою фамилию, повернул к нам голову идеолог постмодернизма.

— И о тебе тоже, — кивнул головой Фимка. — Я рассказываю Лёхе о вашем направлении, ну и объясняю ему, кто есть кто в постмодернизме. Если не лень, так дополни меня — ты в этом лучше разбираешься.

Прихватив со стола стакан с недопитым вином, критик нехотя поднялся и, перейдя в наш угол, присел на пустующий стул.

— И что вас интересует в постмодернизме?

— Да вообще… Проиллюстрируй, так сказать, примерами. Можно даже из своего собственного творчества. Ты же, кажется, не только статьи пишешь, но и прозу?

— Пишу, а как же… Сейчас вот как раз заканчиваю большой роман под названием «Огонь, вода и медные трупы».

— Трубы? — переспросил я.

— Трупы, — уточнил он.

— А почему они медные?

— А ты посмотри на эти блестящие лбы в Кремле или в Думе. На лицо, так сказать, нашей сегодняшней власти…

— Так это будет роман о политике?

— В какой-то мере, да. Я даже хотел его сначала назвать «Деньги, капиталы, гранты» — тебе это название ничего не напоминает?

— Ну как же… «Дети капитана Гранта», точно?

— Точнее некуда. Современная жизнь России — это ведь такое же плавание по океану политики и блуждание по джунглям экономики, как и путешествие героев Жюля Верна по морям и континентам. Но только я бы не хотел, чтобы мою работу воспринимали слишком узко — я ведь пишу собственно не о политике, а о том, как законы литературы проявляют себя в реальной жизни. Ну, вот возьмем, к примеру, нашу сегодняшнюю эпоху — это буквально время, которое началось после модернизации политической системы страны, то есть оно уже само по себе, в силу чисто хронологических законов оказывается ничем иным как периодом пост-модернизма. А значит, и всё развитие этой эпохи не может протекать никак по-другому, кроме как по законам этого метода искусства. То есть на смену настоящим героям должны прийти их пародийные тени, на смену глубокой любви — порнография, на смену высоким идеям — голая развлекательность, и так далее. И в принципе, если внимательно оглядеться вокруг, то всё это уже и на самом деле так…