БОРИС ПОЛЯНСКИЙ, “Нам продержаться до утра…”
Помню, мы шли по твёрдой грунтовой дороге. Начинало темнеть. Временами порывы ветра подбрасывали снежную пыль. Вдруг навалились густые хлопья, и нас стал сечь снежный вихрь. Буря словно предупреждала о грядущих тяготах и испытаниях. Потом вихрь стих, и снова в лицо подул свежий прохладный ветер… Так шли мы втроем — я, Володя Сидоренко и Володя Крипа, бывшие курсанты, только что окончившие военно-техническое училище и получившие распределение в действующую армию, в часть, стоящую в городе Видине, в Болгарии. Война уже ушла далеко от рубежей нашей страны и, казалось, близилась к концу. Наши войска наступали по всему фронту, и особенно это быстрое и безостановочное наступление ощущалось на юге, на Балканах.
Мы ехали по Румынии. На всем протяжении пути вдоль железнодорожного полотна стояли румынские солдаты с винтовками. Они обеспечивали охрану поезда, на котором румынская правительственная делегация во главе с премьер-министром Петру Гроза отправлялась на переговоры в Москву. Румыния недавно сменила союзников и перешла на сторону антигитлеровской коалиции. У власти все еще был король Михай, правда, прежний командующий вооружёнными силами генерал Антонеску смещён. Ряд румынских частей и соединений вошли в состав 3-го Украинского фронта и участвовали в войне на стороне советских войск. Хотя участвовали как-то лениво. Рассказывали: после месяца пребывания на передовой румынские солдаты получают недельный отпуск и вместе с личным оружием отправляются домой. На всем пути следования до Крайовы нам не раз попадались на встречных поездах эти отпускники. Они на радостях палили в воздух.
Заходим в Бухаресте в один галантерейный магазин и узнаём приятную новость: маршал Малиновский приказал один советский рубль приравнять к ста румынским леям. Этот курс беспрекословно исполнялся всеми банками Румынии. Чтобы получить примерное представление о реальном курсе валют, приведу пример: буханка хлеба тогда где-нибудь в Свердловске на рынке стоила 180-200 рублей, а в Бухаресте наши военные могли на 30 рублей, обмененных на леи, неплохо посидеть в ресторане.
Впрочем, нам было не до ресторанов, мы торопились к месту службы, но когда переправились на южный берег Дуная и прибыли в болгарский город Видин, то узнали, что наша часть уже перебралась куда-то в сторону Югославии. Долог ещё был наш путь. Поездом, попутками, на перекладных мы торопились вслед за нашей ускользающей частью, но всякий раз, когда прибывали в очередное югославское местечко, то узнавали, что часть уже где-то далеко. Войска фронта стремительно продвигались вперёд, проводились перегруппировки, части резко меняли свою дислокацию. Как во сне промелькнули окраины Нови Сада — крупного сербского города на нашем пути. На подъезде — привычные плакаты: “Живио Тито!”, “Живио Црвена Армата!” Время в дороге бежало незаметно. Только через месяц этого, казавшегося бесконечным, пути я прибыл к месту службы. А мои друзья оказались в других подразделениях.
Жизнь в части шла неспешно, своим чередом. В техническом отделе работало немало вольнонаёмных. Мне вспоминается один эпизод. В распоряжении штаба для экстренной связи находился самолет По-2. Как-то днём я увидел молоденького пилота в новенькой кожаной куртке и фуражке. Он только что, когда взлетел, был атакован “мессерами”, но благополучно, прижимаясь к земле, сумел уйти от врага и сесть. А через полчаса он уже снова был в воздухе — служба не ждёт, связь на фронте должна работать без перерыва. Так в первый раз я почувствовал дыхание передовой, где жизнь и смерть ходят рядом.
В эти дни соединения и части 17-й Воздушной армии перемещались из Югославии в Венгрию. Там в скором времени развернутся жестокие бои.
По пыльным дорогам Венгрии двигались колонны беженцев — это были немецкие поселенцы из Румынии и Югославии, новые власти сгоняли их с насиженных мест. А мне вспомнились первые месяцы войны, когда мимо окраин нашего подмосковного поселка вдоль Ярославского шоссе гнали стада скота и шли подводы с беженцами из Белоруссии, Украины и западных районов России. Усталые, запылённые люди не знали, где найдут себе пристанище и когда остановят немца. Мог ли я себе представить, что через три года, в далёкой Венгрии, я буду наблюдать уже немецких беженцев. Но радости особой не было: страдания и боль человеческие похожи и не зависят от национальности.
Приближался новый, 1945 год. Работа моя на аэродроме заключалась в обеспечении авиационной техники горюче-смазочными материалами, и тут были свои трудности. Ведь малейшая ошибка в составлении смесей могла грозить катастрофой самолету, срывом боевого задания. А в условиях близкого фронта, нерегулярности поставок горючего и присадок к нему приходилось иной раз идти на разные хитрости, решать сложные задачи. Но справлялись. Со стороны самолетов до нас долетал гул работающих двигателей. Авиамеханики опробовали моторы, затем доливали горючее в бензобаки по самую горловину, пилоты занимали места в кабинах, проверяли работу приборов, выруливали на старт и взлетали. Парами и звеньями над нами проносились истребители Ла-5 или штурмовики Ил-2. Раздавались редкие хлопки — это пилоты проверяли короткими очередями работу бортовых пулеметов и уходили на боевое задание.
