К написанию этой книги автора побудило острое ощущение того, что бурные события последнего десятилетия XX века, приведшие к крушению второй сверхдержавы и перекроившие политическую карту Сердцевинной Евразии в масштабах, сопоставимых с итогами двух мировых войн, все еще в нынешней России не осознаются таковыми. Да и сама их хронология, сам рисунок событий — несмотря на то, что развернулись они буквально на глазах у ныне живущих, — уже как-то стерлись, спутались; в год, когда исполняется десятилетие со дня гибели СССР, не будет преувеличением сказать, что в памяти у многих сохранились лишь смутные воспоминания о каких-то языковых спорах в бывших союзных республиках, о последовавших за ними погромах, драках на площадях, а затем — перестрелках и войнах, потоках беженцев и конце великой страны. И все это без внутренней связи между собой, равно как и без понимания — даже теперь! — связи малых войн на советском и постсоветском пространстве со своей жизнью, с войной в Чечне, с судьбой своих сыновей, тогда еще почти младенцев, а теперь едущих в Грозный и на Пяндж.
Случилось так, однако, что мне на протяжении тех, кажущихся теперь такими далекими, десяти лет довелось наблюдать изменившие карту исторической России события с близкого расстояния — в Прибалтике, Нагорном Карабахе, Ферганской долине, Приднестровье, Крыму, потом и в Чечне. И, подобно летописцу далеких времен, мне захотелось не дать этим горьким страницам выпасть из общей памяти.
Писать, когда история еще не остыла, когда она, как говорится, еще течет под пальцами, трудно. Но и откладывать нельзя — не то рискует порваться живая связь времен. К тому же мне хотелось ввести в оборот практически еще не освоенные историками материалы и документы — текущую, в том числе и региональную, печать, воспоминания живых участников событий, акты и постановления правительств непризнанных государств и т. д. Тщательно собранные и изданные, они пока, к сожалению, мало кого заинтересовали в России, хотя ее будущее в огромной мере станет определяться тем, что дальше случится на этих, уже забытых ею, землях недавней Империи.
Но главное — мне представлялось недопустимым позволить так просто кануть в Лету страданиям, слезам и крови людей, первыми и сполна заплатившими за то, что на языке политики было названо реструктуризацией Хартленда. Стремясь к объективности, я не принуждала себя к бесстрастности. Мое сочувствие — всем жертвам очередной кровавой мясорубки на евразийском пространстве; но моя любовь — тем, кто [1] в трагическом одиночестве или ощущая за спиной измену, все-таки пытался преградить путь новому мировому порядку, все-таки верил в Россию.
Им я и посвящаю свою работу.
Глава I
На рубеже тысячелетий: контур сдвига
Отступление
Конец XX века и наступление нового тысячелетия отмечены не просто исчезновением с политической карты мира одной из двух сверхдержав, после Второй мировой войны определявших его облик и создававших саму ось, вокруг которой развивался мировой исторический процесс. Речь о большем: налицо одновременный уход России и просто как великой державы, без мощного влияния и участия которой на протяжении нескольких веков не могли свершаться сколько-нибудь значимые изменения на континенте Евразии. А особенно — на его европейской части, в ходе II тысячелетия, а тем более же в Новое время, бывшей эпицентром всемирной истории.
Основы этой роли были заложены для России Петром I, укреплены и утверждены Екатериной II; апогей же всеевропейского влияния был достигнут после победы над Наполеоном.
Следующий, еще более высокий взлет исторической России [2] как поистине мировой державы произошел в XX веке, после победы над Гитлером, и эта ее новая роль была зафиксирована Ялтинскими и Потсдамскими соглашениями. Именно они легли в основание послевоенного мироустройства, и именно их преодоление стало главной целью «холодной войны», о чем ее стратеги и идеологи высказывались достаточно откровенно как еще в бытность СССР, так и, особенно, после его разрушения. Пальма первенства, вероятно, принадлежит З. Бжезинскому, посвятившему вопросу «преодоления Ялты и Потсдама» несколько своих работ; однако речь, разумеется, вовсе не о случае некой индивидуальной мании. В той мере, в какой «холодная война» была именно войной, то есть преследовала цели стратегического поражения противника и устроения уже без участия побежденной стороны [3] нового миропорядка, Бжезинский лишь с особой рьяностью и откровенностью выражал устремления Запада как целого. И когда сегодня сенатор Джон Уоррен, рассуждая об экспансии НАТО на Восток, говорит, что «железный занавес» следует сменить на «железное кольцо» вокруг шеи России [4], он лишь подтверждает, что главные цели «холодной войны» диктовались вовсе не идеологическим, а геополитическим соперничеством с Россией. И что, естественно, было бы странно ожидать, что теперь, когда главная цель достигнута, торжествующий победитель вдруг начнет устраивать с Россией «общий лад». Россия должна прекратить существование в качестве великой державы, а может быть, и вообще как державы — вот смысл «преодоления Ялты и Потсдама». Констатация этого становится на Западе, да и в мире общим местом — причем звучит она из уст как злорадствующих, так и сожалеющих, и образ Ялты становится ключевым для обозначения совершившихся в мире гигантских сдвигов.
