Урок анатомии: роман; Пражская оргия: новелла - [28]

Шрифт
Интервал

3. Палата

Всего через несколько дней, одним очень мрачным утром декабря 1973 года, после того как он полночи тщетно пытался записать на магнитофон более вразумительный ответ Милтону Аппелю, Цукерман в ортопедическом воротнике спустился к почтовому ящику — проверить, зачем звонил почтальон. И пожалел, что не надел пальто — хотелось выйти на холод, на улицу, дойти до угла и прыгнуть с крыши отеля «Стэнхоуп». Он больше не видел смысла оставаться в живых. С часа ночи до четырех утра с узкой пластиной электрогрелки, змеившейся по шее, он провел еще пятнадцать раундов с Аппелем. А теперь настал новый день: и что еще полезного он может сделать в эти нескончаемые часы бодрствования? Разве что куннилингус. Чтобы встала строго над, села строго на. Больше он ни на что не годен. Со всем остальным он напортачил. И что осталось — только это да ненависть к Аппелю. Затравлен матерями и ругает евреев. Да, болезнь сделала свое дело: Цукерман стал Карновским. Журналисты с самого начала это знали.

Вот только если прыгать, череп расколется. Малоприятное зрелище. А если он просто повредит позвоночник, приземлившись на матерчатый навес у входа в отель, то будет до конца жизни прикован к постели, и эта участь в сотни тысяч раз горше той, которая так тяготила его сейчас. С другой стороны, неудавшееся самоубийство если не сделает его полным калекой, то даст ему новую тему — тему получше, чем успех. Но что, если боль исчезнет на полпути вниз, уйдет туда, откуда пришла, выскочит из тела, пока он будет лететь с крыши — тогда что? Что, если в каждой яркой детали он видит новую книгу, новое начало? Вдруг это случается именно на полпути вниз? Что, если пойти в «Стэнхоуп» просто ради эксперимента. Боль либо пройдет до того, как я добреду до угла, либо когда войду в отель и буду ждать лифта. Либо пройдет перед тем, как я войду в лифт, либо я поднимусь на верхний этаж и пройду через пожарный выход на крышу. Подойду к парапету, посмотрю с высоты шестнадцати этажей на машины внизу, и тогда боль поймет, что я не шучу, что шестнадцать этажей — не шутка, что через полтора года пора оставить меня в покое. Я наклонюсь, посмотрю на улицу и скажу боли, причем всерьез: «Еще миг, и я прыгну!» Напугаю ее так, что она уйдет.

Но пугал он такими мыслями только себя.

В почтовом ящике два коричневых конверта, засунуты так плотно, что он ободрал костяшки пальцев, пока их вытаскивал. Каталог от медицинской школы, заполненная им анкета! Дайане не сказал — не осмелился, — что уже несколько недель назад послал запрос в Чикагский университет. Сидя в приемных у врачей, наблюдая за чередой пациентов, он стал думать: а почему бы и нет? Четыре десятка лет, четыре романа, два умерших родителя и брат, с которым мне больше никогда не поговорить, — судя по всем доказательствам, процедура изгнания бесов пройдена. Почему бы не избрать такой путь для второй жизни? Каждый день они общаются с полусотней страдальцев. С утра до ночи на них сыплются истории из жизни, и все — сочиненные не ими. Истории, ждущие четкой, полезной, значимой развязки. Истории с ясной практической целью: исцели меня! Они внимательно изучают все в подробностях и приступают к работе. И работа эта либо выполнима, либо нет, а моя — и такая, и этакая одновременно, в основном — невыполнимая.

Он вскрыл тот конверт, что побольше, — такого волнения он не испытывал с осени 1948 года, когда стали поступать первые ответы из университетов. Каждый день после уроков он мчался домой и за стаканом молока судорожно читал о том, какая его ждет жизнь; эти университетские буклеты обещали такое полное освобождение, какого не обещал даже первый тираж его первой книги. Сейчас у него в руках буклет с рисунком на обложке: светотень университетской башни, строгий, взмывающий вверх Гибралтар науки, символ несокрушимости призвания врача. Внутри — университетский календарь. Янв. 4–5: регистрация на зимний семестр… Янв. 4: собрания курсов. Он быстро долистал до «Требований к поступающим», дочитал в «Принципах отбора» до слов, которые должны были поменять все.

Приемная комиссия принимает решения, исходя из способностей, достижений, личностных особенностей, характера и мотивации кандидатов. Раса, цвет кожи, религия, пол, семейное положение, возраст, национальное или этническое происхождение, место проживания при рассмотрении заявок на поступление в Медицинскую школу Притцкера в расчет не принимаются.


Их не волновало, что ему сорок. Его берут!

Но следующая страница огорчала. Шестнадцать часов химии, двенадцать биологии, восемь физики — это только чтобы пройти отбор, в два раза больше учебных курсов, чем он рассчитывал. По естественным наукам. Ну, чем раньше, тем лучше. Когда 4 января будет собрание курса, я явлюсь туда — зажечь горелку Бунзена. Соберу чемодан и полечу в Чикаго — через месяц буду сидеть за микроскопом! Полно женщин его возраста этим занимаются — а ему что мешает? Год, чтобы получить бакалавра, четыре года учебы на медика, три — интернатура, и в сорок восемь он сможет открыть собственную практику. И работать еще лет двадцать пять — если здоровье позволит. Но такая смена профессии


Еще от автора Филип Рот
Американская пастораль

«Американская пастораль» — по-своему уникальный роман. Как нынешних российских депутатов закон призывает к ответу за предвыборные обещания, так Филип Рот требует ответа у Америки за посулы богатства, общественного порядка и личного благополучия, выданные ею своим гражданам в XX веке. Главный герой — Швед Лейвоу — женился на красавице «Мисс Нью-Джерси», унаследовал отцовскую фабрику и сделался владельцем старинного особняка в Олд-Римроке. Казалось бы, мечты сбылись, но однажды сусальное американское счастье разом обращается в прах…


Незнакомка. Снег на вершинах любви

Женщина красива, когда она уверена в себе. Она желанна, когда этого хочет. Но сколько испытаний нужно было выдержать юной богатой американке, чтобы понять главный секрет опытной женщины. Перипетии сюжета таковы, что рекомендуем не читать роман за приготовлением обеда — все равно подгорит.С не меньшим интересом вы познакомитесь и со вторым произведением, вошедшим в книгу — романом американского писателя Ф. Рота.


Случай Портного

Блестящий новый перевод эротического романа всемирно известного американского писателя Филипа Рота, увлекательно и остроумно повествующего о сексуальных приключениях молодого человека – от маминой спальни до кушетки психоаналитика.


Людское клеймо

Филип Милтон Рот (Philip Milton Roth; род. 19 марта 1933) — американский писатель, автор более 25 романов, лауреат Пулитцеровской премии.„Людское клеймо“ — едва ли не лучшая книга Рота: на ее страницах отражен целый набор проблем, чрезвычайно актуальных в современном американском обществе, но не только в этом ценность романа: глубокий психологический анализ, которому автор подвергает своих героев, открывает читателю самые разные стороны человеческой натуры, самые разные виды человеческих отношений, самые разные нюансы поведения, присущие далеко не только жителям данной конкретной страны и потому интересные каждому.


Умирающее животное

Его прозвали Профессором Желания. Он выстроил свою жизнь умело и тонко, не оставив в ней места скучному семейному долгу. Он с успехом бежал от глубоких привязанностей, но стремление к господству над женщиной ввергло его во власть «госпожи».


Грудь

История мужчины, превратившегося в женскую грудь.


Рекомендуем почитать
Новолунье

Книга калужского писателя Михаила Воронецкого повествует о жизни сибирского села в верховьях Енисея. Герои повести – потомки древних жителей Койбальской степи – хакасов, потомки Ермака и Хабарова – той необузданной «вольницы» которая наложила свой отпечаток на характер многих поколений сибиряков. Новая жизнь, складывающаяся на берегах Енисея, изменяет не только быт героев повести, но и их судьбы, их характеры, создавая тип человека нового времени. © ИЗДАТЕЛЬСТВО «СОВРЕМЕННИК», 1982 г.


Судьба

ОТ АВТОРА Три года назад я опубликовал роман о людях, добывающих газ под Бухарой. Так пишут в кратких аннотациях, но на самом деле это, конечно, не так. Я писал и о любви, и о разных судьбах, ибо что бы ни делали люди — добывали газ или строили обыкновенные дома в кишлаках — они ищут и строят свою судьбу. И не только свою. Вы встретитесь с героями, для которых работа в знойных Кызылкумах стала делом их жизни, полным испытаний и радостей. Встретитесь с девушкой, заново увидевшей мир, и со стариком, в поисках своего счастья исходившим дальние страны.


Невозможная музыка

В этой книге, которая будет интересна и детям, и взрослым, причудливо переплетаются две реальности, существующие в разных веках. И переход из одной в другую осуществляется с помощью музыки органа, обладающего поистине волшебной силой… О настоящей дружбе и предательстве, об увлекательных приключениях и мучительных поисках своего предназначения, о детских мечтах и разочарованиях взрослых — эта увлекательная повесть Юлии Лавряшиной.



Дж. Д. Сэлинджер

Читайте в одном томе: «Ловец на хлебном поле», «Девять рассказов», «Фрэнни и Зуи», «Потолок поднимайте, плотники. Симор. Вводный курс». Приоткрыть тайну Сэлинджера, понять истинную причину его исчезновения в зените славы помогут его знаменитые произведения, вошедшие в книгу.


Mainstream

Что делать, если ты застала любимого мужчину в бане с проститутками? Пригласить в тот же номер мальчика по вызову. И посмотреть, как изменятся ваши отношения… Недавняя выпускница журфака Лиза Чайкина попала именно в такую ситуацию. Но не успела она вернуть свою первую школьную любовь, как в ее жизнь ворвался главный редактор популярной газеты. Стать очередной игрушкой опытного ловеласа или воспользоваться им? Соблазн велик, риск — тоже. И если любовь — игра, то все ли способы хороши, чтобы победить?


Пятый угол

Повесть Израиля Меттера «Пятый угол» была написана в 1967 году, переводилась на основные европейские языки, но в СССР впервые без цензурных изъятий вышла только в годы перестройки. После этого она была удостоена итальянской премии «Гринцана Кавур». Повесть охватывает двадцать лет жизни главного героя — типичного советского еврея, загнанного сталинским режимом в «пятый угол».


Третья мировая Баси Соломоновны

В книгу, составленную Асаром Эппелем, вошли рассказы, посвященные жизни российских евреев. Среди авторов сборника Василий Аксенов, Сергей Довлатов, Людмила Петрушевская, Алексей Варламов, Сергей Юрский… Всех их — при большом разнообразии творческих методов — объединяет пристальное внимание к внутреннему миру человека, тонкое чувство стиля, талант рассказчика.


Русский роман

Впервые на русском языке выходит самый знаменитый роман ведущего израильского прозаика Меира Шалева. Эта книга о том поколении евреев, которое пришло из России в Палестину и превратило ее пески и болота в цветущую страну, Эрец-Исраэль. В мастерски выстроенном повествовании трагедия переплетена с иронией, русская любовь с горьким еврейским юмором, поэтический миф с грубой правдой тяжелого труда. История обитателей маленькой долины, отвоеванной у природы, вмещает огромный мир страсти и тоски, надежд и страданий, верности и боли.«Русский роман» — третье произведение Шалева, вышедшее в издательстве «Текст», после «Библии сегодня» (2000) и «В доме своем в пустыне…» (2005).


Свежо предание

Роман «Свежо предание» — из разряда тех книг, которым пророчили публикацию лишь «через двести-триста лет». На этом параллели с «Жизнью и судьбой» Василия Гроссмана не заканчиваются: с разницей в год — тот же «Новый мир», тот же Твардовский, тот же сейф… Эпопея Гроссмана была напечатана за границей через 19 лет, в России — через 27. Роман И. Грековой увидел свет через 33 года (на родине — через 35 лет), к счастью, при жизни автора. В нем Елена Вентцель, русская женщина с немецкой фамилией, коснулась невозможного, для своего времени непроизносимого: сталинского антисемитизма.