Урок анатомии: роман; Пражская оргия: новелла - [27]
— А через шестьдесят лет мне будет сто. Тогда я и буду переживать из-за этого. Почему бы тебе ко мне не присоединиться? Тебе зачтут все то, что ты сдала в Финче. Будем вместе делать домашние задания.
— Ты хочешь написать статью об Израиле или нет?
— Нет. Я хочу забыть об Израиле. Я хочу забыть о евреях. Надо было забыть в тот день, когда я уехал из родительского дома. Стоит на публике достать из штанов свой член, и тут же примчится патрульная машина — но все это слишком уж долго тянется. Я думал, что нашел способ выкарабкаться из того, что держало меня в детстве, но оказалось, что я всего лишь продлил свое заключение — до сорока лет. Все, я сыт по горло писательством, и их руганью тоже сыт по горло. Бунт, подчинение — дисциплина, взрыв — запрет, сопротивление — обвинение, отрицание — неповиновение, стыд — нет, вся эта дурацкая чехарда была огромной ошибкой. Это не то место в жизни, которое я рассчитывал занять. Хочу быть акушером. С акушером никто не ругается. Даже акушер, который помог родиться Багси Сигалу[29], ложится спать с чистой совестью. Он принимает того, кто рождается, и все его обожают. Когда ребенок появляется на свет, никто не орет: «И это, по-вашему, ребенок? Никакой это не ребенок!» Нет, что акушер выдал, то они домой и несут. Благодарны ему за то, что он при этом присутствовал. Дайана, ты только представь себе этих младенчиков в первородной смазке, с узкими китайскими глазками, представь, как укрепляет дух то, что каждое утро ты видишь такое, а не вымучиваешь из себя еще две сомнительного качества страницы. Зачатие? Вынашивание плода? Тяжкие родовые муки? Это все удел матерей. А ты только моешь руки и ждешь, когда подхватить новорожденного. Двадцать лет в литературе — все, достаточно, вперед, к родовым каналам! К околоплодным водам, детскому месту, слизи. К чему-то конкретному. Никаких слов, только конкретика. К тому, что слово только замещает. Самый низкий из жанров — собственно жизнь. Черт возьми, ведь и впрямь — оглянуться не успею, как стукнет пятьдесят. Довольно слов! Скорее в родильную палату, пока еще не поздно. Головой в Великую клоаку, и все извержения — только оттуда. Бросай Финч, полетели в Чикаго! Будешь учиться в моей альма-матер.
— Если я брошу Финч, трастовый фонд откажет мне в деньгах. Да и не я тебе нужна. Тебе нужна нянька. Или гувернантка.
— А если я пообещаю на тебе жениться, это что-нибудь изменит?
— Ты эти шутки брось!
— Так изменит или нет?
— Да, изменит, разумеется, изменит. Ну, женись. Женись сейчас. Давай поженимся сегодня вечером. Сбежим из твоей жизни, ты станешь врачом, а я женой врача. Я буду отвечать на телефонные звонки. Записывать на прием. Стерилизовать твои инструменты. И черт с ним, с моим фондом. Давай поженимся прямо сейчас. Давай сегодня же вечером пойдем, получим разрешение и сдадим кровь на анализ.
— Не сегодня: у меня шея очень болит.
— Так я и знала. Натан, какой же ты гад. И выход у тебя один — продолжать в том же духе, напиши новую книгу. На «Карновском» жизнь не кончается. Нельзя превращать жизнь в кошмар из-за книги, которая имеет оглушительный успех. Нельзя вот так взять и остановиться посреди пути. Поднимись ты с пола, отрасти опять волосы, разогни шею и напиши книгу не про евреев. И тогда евреи перестанут тебя донимать. Ах, какая жалость, что ты не можешь от этого освободиться. Ты так и будешь заводиться и обижаться. Ты всегда будешь воевать с отцом? Да, это звучит как клише — в случае с кем-нибудь другим, но в твоем случае, думаю, так оно и есть. Я смотрю на книжки на твоих полках — Фрейд, Эриксон, Беттельхайм, Райх, — и в них подчеркнуты все фразы об отцах. Однако, когда ты рассказываешь о своем отце мне, он не представляется человеком хоть сколько-нибудь значительным. Возможно, он был самым прекрасным мозольным оператором в Ньюарке, но в остальном в нем нет ничего особо интересного. И тебя, человека такого ума, такой внутренней свободы… это так подкосило? И тебя так подавили эти евреи? Ненавидишь критика Аппеля? И даже не пытаешься перестать его ненавидеть? Он нанес тебе такое жестокое оскорбление? Ну ладно, хрен с ним, с этим дурацким письмом на четырех страницах — иди дай ему по морде. Евреи что, боятся вступать в драку? Мой отец, если бы считал, что его так оскорбили, пошел бы и дал обидчику по морде. Но тебе и на это духу не хватает, и забыть тоже духу не хватает, тебе не хватает духу даже написать колонку в «Нью-Йорк таймс». Ты только валяешься тут в своих призматических очках и сочиняешь сказочки про медицинскую школу, про то, как ты будешь врачом, и у тебя будет кабинет с портретом жены врача на столе, и ты будешь приходить с работы, и будешь отдыхать, а когда кто-нибудь в самолете потеряет сознание и стюардесса спросит, есть ли тут врач, ты сможешь встать и сказать: я — врач.
— А почему бы и нет? Когда кто-нибудь теряет сознание, никто не спрашивает, есть ли тут писатель.
— Ну вот, опять твои мрачные шуточки. Отправляйся в университет, стань любимчиком профессора, войди в десятку лучших студентов, получи пропуск в библиотеку и на все студенческие мероприятия. В сорок лет. Знаешь, почему я не выйду за тебя замуж? Я бы так и так отказалась, потому что никогда не выйду за слабака.
«Американская пастораль» — по-своему уникальный роман. Как нынешних российских депутатов закон призывает к ответу за предвыборные обещания, так Филип Рот требует ответа у Америки за посулы богатства, общественного порядка и личного благополучия, выданные ею своим гражданам в XX веке. Главный герой — Швед Лейвоу — женился на красавице «Мисс Нью-Джерси», унаследовал отцовскую фабрику и сделался владельцем старинного особняка в Олд-Римроке. Казалось бы, мечты сбылись, но однажды сусальное американское счастье разом обращается в прах…
Женщина красива, когда она уверена в себе. Она желанна, когда этого хочет. Но сколько испытаний нужно было выдержать юной богатой американке, чтобы понять главный секрет опытной женщины. Перипетии сюжета таковы, что рекомендуем не читать роман за приготовлением обеда — все равно подгорит.С не меньшим интересом вы познакомитесь и со вторым произведением, вошедшим в книгу — романом американского писателя Ф. Рота.
Блестящий новый перевод эротического романа всемирно известного американского писателя Филипа Рота, увлекательно и остроумно повествующего о сексуальных приключениях молодого человека – от маминой спальни до кушетки психоаналитика.
Филип Милтон Рот (Philip Milton Roth; род. 19 марта 1933) — американский писатель, автор более 25 романов, лауреат Пулитцеровской премии.„Людское клеймо“ — едва ли не лучшая книга Рота: на ее страницах отражен целый набор проблем, чрезвычайно актуальных в современном американском обществе, но не только в этом ценность романа: глубокий психологический анализ, которому автор подвергает своих героев, открывает читателю самые разные стороны человеческой натуры, самые разные виды человеческих отношений, самые разные нюансы поведения, присущие далеко не только жителям данной конкретной страны и потому интересные каждому.
Его прозвали Профессором Желания. Он выстроил свою жизнь умело и тонко, не оставив в ней места скучному семейному долгу. Он с успехом бежал от глубоких привязанностей, но стремление к господству над женщиной ввергло его во власть «госпожи».
В этой книге, которая будет интересна и детям, и взрослым, причудливо переплетаются две реальности, существующие в разных веках. И переход из одной в другую осуществляется с помощью музыки органа, обладающего поистине волшебной силой… О настоящей дружбе и предательстве, об увлекательных приключениях и мучительных поисках своего предназначения, о детских мечтах и разочарованиях взрослых — эта увлекательная повесть Юлии Лавряшиной.
Читайте в одном томе: «Ловец на хлебном поле», «Девять рассказов», «Фрэнни и Зуи», «Потолок поднимайте, плотники. Симор. Вводный курс». Приоткрыть тайну Сэлинджера, понять истинную причину его исчезновения в зените славы помогут его знаменитые произведения, вошедшие в книгу.
В 1960 году Анне Броделе, известной латышской писательнице, исполнилось пятьдесят лет. Ее творческий путь начался в буржуазной Латвии 30-х годов. Вышедшая в переводе на русский язык повесть «Марта» воспроизводит обстановку тех лет, рассказывает о жизненном пути девушки-работницы, которую поиски справедливости приводят в революционное подполье. У писательницы острое чувство современности. В ее произведениях — будь то стихи, пьесы, рассказы — всегда чувствуется присутствие автора, который активно вмешивается в жизнь, умеет разглядеть в ней главное, ищет и находит правильные ответы на вопросы, выдвинутые действительностью. В романе «Верность» писательница приводит нас в латышскую деревню после XX съезда КПСС, знакомит с мужественными, убежденными, страстными людьми.
Что делать, если ты застала любимого мужчину в бане с проститутками? Пригласить в тот же номер мальчика по вызову. И посмотреть, как изменятся ваши отношения… Недавняя выпускница журфака Лиза Чайкина попала именно в такую ситуацию. Но не успела она вернуть свою первую школьную любовь, как в ее жизнь ворвался главный редактор популярной газеты. Стать очередной игрушкой опытного ловеласа или воспользоваться им? Соблазн велик, риск — тоже. И если любовь — игра, то все ли способы хороши, чтобы победить?
В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.
Повесть Израиля Меттера «Пятый угол» была написана в 1967 году, переводилась на основные европейские языки, но в СССР впервые без цензурных изъятий вышла только в годы перестройки. После этого она была удостоена итальянской премии «Гринцана Кавур». Повесть охватывает двадцать лет жизни главного героя — типичного советского еврея, загнанного сталинским режимом в «пятый угол».
В книгу, составленную Асаром Эппелем, вошли рассказы, посвященные жизни российских евреев. Среди авторов сборника Василий Аксенов, Сергей Довлатов, Людмила Петрушевская, Алексей Варламов, Сергей Юрский… Всех их — при большом разнообразии творческих методов — объединяет пристальное внимание к внутреннему миру человека, тонкое чувство стиля, талант рассказчика.
Впервые на русском языке выходит самый знаменитый роман ведущего израильского прозаика Меира Шалева. Эта книга о том поколении евреев, которое пришло из России в Палестину и превратило ее пески и болота в цветущую страну, Эрец-Исраэль. В мастерски выстроенном повествовании трагедия переплетена с иронией, русская любовь с горьким еврейским юмором, поэтический миф с грубой правдой тяжелого труда. История обитателей маленькой долины, отвоеванной у природы, вмещает огромный мир страсти и тоски, надежд и страданий, верности и боли.«Русский роман» — третье произведение Шалева, вышедшее в издательстве «Текст», после «Библии сегодня» (2000) и «В доме своем в пустыне…» (2005).
Роман «Свежо предание» — из разряда тех книг, которым пророчили публикацию лишь «через двести-триста лет». На этом параллели с «Жизнью и судьбой» Василия Гроссмана не заканчиваются: с разницей в год — тот же «Новый мир», тот же Твардовский, тот же сейф… Эпопея Гроссмана была напечатана за границей через 19 лет, в России — через 27. Роман И. Грековой увидел свет через 33 года (на родине — через 35 лет), к счастью, при жизни автора. В нем Елена Вентцель, русская женщина с немецкой фамилией, коснулась невозможного, для своего времени непроизносимого: сталинского антисемитизма.