Уриель Акоста - [9]

Поддавшись слабости, я не скажу:

«Что, может статься, это — заблужденье».

Тысячелетия живет оно

И поколеньям горести смягчает,

Им утешенье в смертный час несет!

А кто-нибудь был счастлив с верой вашей?

На сердце — руку! О самом себе

Скажите, Уриель.

Уриель

Ну, что ж, де-Сильва,

Быть может справедливо называть.

Всевидящим и лучезарным оком

Тот жалкий посох, что в теченье трех

Тысячелетий вел слепца. Дорогу

Он помогает осязать слепцу.

Вдруг в темный мир ворвался луч веселый,

Слепой прозрел; он видит небеса, —

Глядит на солнце, слепнет от сиянья.

Все ново для него. Не может он

Назвать по имени всё то, что видит.

Предметы он ощупывает вновь

И спотыкается. Еще ведь зренье

Приобрести столь быстро не смогло

Тысячелетних навыков той палки,

Которой он мирок свой постигал.

Так неужели потому, что правда

Не даст нам сразу счастья полноту,

Что у прозревшего шаги нетверды,

Что может он споткнуться и упасть,

Он назовет печальным заблужденьем

Цветущий солнцем, вновь открытый мир?

А радость зренья — прегрешеньем страшным?

О, нет! От истины не отрекусь,

Хотя бы заболели от сиянья

Мои прозревшие глаза.

Де-Сильва

Ну что ж,

Своим путем ступайте вы, проклятье

Последует за вами. А Юдифь

Вновь Сантоса назвать лжецом не сможет,

Не станет рыть могилы для отца

И с вами в лес не убежит. Прощайте!

(Уходит и вновь возвращается.)

Когда вы речь о слепоте держали.

Мне вспомнилась слепая ваша мать…

(Хочет уйти.)

В народе нашем власть семьи сильна,

Она давно в сердцах укоренилась!

И в старину случалось иногда —

Иная ветвь от дуба отпадала,

Как, некогда, отпал Авессалом.

Но все ж потом в изгнании и горе

В страданьях и мученьях и в нужде

Одно мы знали утешенье: дети

Нас любят крепко, и отец хранит,

И брат всегда нас называет братом;

Незримый нас объединял союз

Почтения к родному очагу.

Щадя родных, прощали предрассудки,

Учились ждать — не зрелости своей,

А смерти наших стариков почтенных,

Чтоб что-нибудь в обычаях менять;

Тогда освобождались мы, и знамя

Стремлений наших водружали мы!

Ужель все это призраки? Страданья

Других людей лишь звук пустой для вас?

И боль Манассе? И любовь Юдифи?

Решайте ж сами, кто одержит верх:

Ваш ум свободный или ваше сердце?

Внемлите голосу своей души,

Свершите то, что этот голое скажет!

(Уходит.)

ЯВЛЕНИЕ ПЯТОЕ

Уриель. Затем Симон.

Уриель

Что ж мне милее: правда иль любовь?

Да, тьмы людей пожертвовать готовы

Достоинством рассудка и души,

Отечеством и верою и честью

За первый долгожданный поцелуй

Прекрасных губ, таких как у Юдифи.

Люблю Юдифь, но презирать бы стал

Себя я сам, когда бы попытался,

Растаяв от желаний, разыграть

Аминта-пастушка из пасторали.

Быть убежденным и отречься? Нет!

Как жалкий трус свои нарушить клятвы?

Ведь убежденья — это честь мужчин,

Почетный знак, врученный нам однажды

Не княжеской иль пастырской рукой.

Они как знамя для бойца, с которым,

Сраженный, он бесславно не падет.

И бедняка над массой возвышают

Лишь убежденья; герб ему дают,

Который сам он может опозорить,

Разбить в куски в тот самый миг, когда

Своих идей отступником он станет.

Мне тихий голос шепчет иногда:

Верь сердцу своему, а не рассудку,

Любовь не заблуждается как ум!

Но быть другим я не могу, и гордость,

Как шпорой рыцарской, язвит меня

И принуждает жалкий страх к молчанью.

Коль я ошибся, то перед одной

Лишь истиной; не отрекусь позорно

Перед священниками я.

Симон (за дверью)

Входите.

Я госпоже немедля доложу.

Уриель

Там голоса? Меня сейчас увидеть

Ужасно для ханжей и для святош.

Симон (за дверью)

Сюда, сюда! Здесь подождите в зале!

(Дверь открывается.)

Уриель

О, боже, что я вижу?.. Мать моя!

ЯВЛЕНИЕ СЕДЬМОЕ

Эсфирь Акоста, Рувим, Иоэль, Уриель. Входит Эсфирь Акоста; она слепа; ее ведут под-руки два брата Уриеля — Рувим и Иоэль.

Рувим

Присядьте, матушка…

Эсфирь

Она придет?

Иоэль

Еще имен я наших не назвал.

Эсфирь

Ох, если б видеть я могла ее!

Уриель

О, мать!

Эсфирь

Ты? Уриель!.. Твоя рука…

Уриель

Меня, отверженного — узнаешь?

Эсфирь

Вот — волосы твои… а вот и щеки…

И слезы на щеках! Да, это ты…

Проклятие тебя не изменило.

Рувим (мрачно)

Из-за Юдифи мы пришли сюда.

Ту женщину, что гордо заявила,

О том, что любит, Уриель, тебя,

Хотела мать… как дочь свою…

Уриель

Увидеть?

Когда бы видеть ты ее могла!

Эсфирь

Я верю, сын мой, что она прекрасна,

Но все ж прекрасней всех ее красот —

Любовь, которую тебе открыла

Она в часы несчастья твоего.

Уриель

О вас доложено? Давно желала

Увидеть вас Юдифь, но я мешал!

Мне звать ее не суждено своею.

Эсфирь

Я это знала.

Уриель

Знали вы? Но как?

Иоэль

Мать думает: вас — разлучит изгнанье.

Об отреченьи нет еще вестей…

Рувим

Мой милый брат! Мы приняли решенье

Покинуть всей семьею Амстердам,

В Гаагу переехать, поселиться

На новом месте…

Уриель

С матерью слепой?

В Гаагу ехать?

Эсфирь

Полно! В чем же дело?

В Гааге буду думать, Уриель,

Что в Амстердаме я, как здесь бывало,

Мечтала о Куэнсе нам родной.

Уриель

Что за тревога? Для чего вам ехать?

Иоэль

Прости… мой брат…

Эсфирь

Не говори ему!

Рувим

Торговые дела, что нам отец

Оставил, умирая, процветали…

Уриель

На бирже маклером работал ты!

Рувим

Теперь…

Уриель

Теснят? Из-за меня!

Иоэль

Возможно.

Когда они узнали, что тебя

Не очень сильно тяготит проклятье,

То, распаленные своей враждой

И предвкушая верную победу,

Обрушились на нас.

Эсфирь

Не на меня!

Не на меня, мой сын!