Уриель Акоста - [7]

И как в дальнейшем дело обернется,

Не знаю я. Мне кажется порой —

Злорадный случай миром управляет.

Пусть он решает! Милое дитя,

Теперь немыслимо нам вспять вернуться!

Акоста, оставайтесь же пока

На вилле здесь, и музы ведь не станут

При виде вас трусливо убегать.

Да, в Амстердам я должен возвратиться…

И ты, Юдифь… Приличья таковы!

Что предпринять, сообразим мы дома.

(Уходит.)

Юдифь

Ты правдой завоеван для меня!

Моей любви бушующее пламя

Узнал весь мир. Склонить к тебе отца

Стараться буду. Видишь ли, любимый,

Как я послушна богу твоему?

В огне сердец его я слышу голос.

Надейся ж, друг, и следуй за Юдифью.

В ком смелость есть, тот завоюет мир!

(Вместе с Уриелем следует за отцом.)

Занавес

ДЕЙСТВИЕ ТРЕТЬЕ

Комната в доме Вандерстратенов в Амстердаме, украшенная, во вкусе своего хозяина, картинами и статуэтками, стоящими на камине.

ЯВЛЕНИЕ ПЕРВОЕ

Манассе сидит за письменным столом и считает.

Манассе

На море ветреном не прочно счастье!

Пишу здесь цифры в бурю и в грозу.

Гроссбух — не руль у корабля! Итоги

В мгновенье ока сокрушит волна.

Подсчет лишь в тихой гавани возможен.

(Встает, делает по комнате несколько шагов и берет со стола другую книгу.)

Вот эта книжка много мне милей!

Картины, статуи и архитравы,

Фонтанов хитроумная игра,

Создания прекрасные искусства —

Все это, все расценено вот здесь.

И даже выше биржевых тарифов!

Вы живописцам ставите в упрек,

Что дороги чрезмерно их картины?

Ну, можно ли картину оценить?

Мы платим не за холст и не за краски,

И не за время, не за труд мы платим,

И не за гений живописца — нет!

Он если б только мог, то нам охотно

Свое творенье подарил бы сам.

За обладание картиной — платим!

О, тайная, пленительная страсть!

(Заложив руки за спину, подходит к одной из картин, любуется ею.)

Какое счастье — одному владеть

И наслаждаться красотой творенья.

Ни праздный взор невежды, ни глупца

Слепое любопытство не коснутся

Того, чем ты любуешься один!

Здесь, на земле, где в повтореньи вечном

Все пребывает, для себя иметь

Прекрасное единственное «нечто»,

Единый подлинник, известный всем,

Которым ты, как верною подругой,

Столь безраздельно можешь обладать!

А люди смеют толковать о цифрах!

(Возвращается к столу, к счетной книге.)

И все ж, когда не сходятся они,

О них нельзя забыть… Опять — заботы!..

(Погружается в свои мрачные мысли.)

ЯВЛЕНИЕ ВТОРОЕ

Юдифь, Манассе. Затем Симон.

Юдифь

(После того, как она некоторое время созерцает отца.)

Я вас ищу и вас не нахожу…

От нас уединившись, вы исчезли…

Вы столь печальным кажетесь, отец…

Манассе

Ты думаешь, что я кажусь?

Юдифь

Устали

От тяжких жертв? Вам столько пережить

Пришлось за эти дни.

Манассе

Сама ты знаешь,

Что только на несчастии других

Возможно счастье…

Юдифь

Тот, кто отлучен,

Войти отныне не посмеет сам

В жилище матери родной, однако

У вас, отец, он получил приют

От ярости безумной фанатизма, —

Как будто сыном стал вам Уриель!

Вас называют черствым человеком.

Ведь люди видят скорлупу души —

Никто не знает нежной сердцевины.

Манассе

Дитя! Меня ты слишком превозносишь.

Акосту защищал не для него;

То сердце, что не может подчиниться

Общественным обычаям, Юдифь,

Мне чуждо; я любить его не стану.

Но дорог он тебе, и вопреки

Приличиям, ты это показала.

Об этой сцене даже вспоминать

Я не могу.

Юдифь (про себя)

А я живу лишь ею.

Манассе

Как только отречется Уриель,

На брак с тобой я дам ему согласье.

Твоей любви я не хочу мешать,

Причину мягкости моей — ты знаешь.

Юдифь

Причина мне известна: это — я,

Любовь ко мне в отцовском нежном сердце

И чувства человеческие в вас!

Манассе

Ты заблуждаешься, дитя! Хоть к людям

И не питаю ненависти я,

Все ж их любить не нахожу причины.

Я их изнанку вижу хорошо.

Жить для себя и только для себя!

Тому уже пятнадцать лет, однажды

На бирже слух разнесся роковой:

«Манассе Вандерстратен разорился!»

И тотчас же оповестили всех:

«Банкротом стал Манассе Вандерстратен!»

На грош участья, горы поучений,

Улыбку здесь, а там пожатье плеч —

Вот все, что после кораблекрушения

Я вновь нашел.

Юдифь

А мать моя, отец?

Манассе

Священна память той, что мне сумела

Вновь мужество вдохнуть для новых дел!

Лишь год еще ей улыбалось солнце,

Затем почила в господе она,

Не выдержав невольного притворства,

Что ей пришлось влачить. О, черствый мир!

Кто испытал нужду, тот знает твердо,

Что помощи от ближнего не жди,

Что только сам он да его жена

Свое благополучие куют!

Тогда среди домашнего уюта,

Любя покой, уединился я!

И горько мне, когда наш мир суровый

Стучит в мое безмолвное окно.

Симон (входя)

Де-Сильва просит доложить, что скоро

Сюда пожалует.

Юдифь

Де-Сильва?

Манассе

Да!

Где Уриель?

Юдифь

Он — там, где вы велели.

Манассе

Что ж, поколенье молодое — вновь

На стариков ты жаловаться будешь?

Мы, как всегда, помеха на пути?

Де-Сильва благосклонен к Уриелю.

Он ищет примиренья между ним

И синагогой, он смягчить желает

Гнев дикий Иохаи. Так беги

Звать Уриеля!

Юдифь

О, отец, спасибо!

Когда бы подвиг я могла свершить!

Стыжусь, что лишь услуги принимаю.

Манассе

Так позови же друга своего.

Юдифь

Не будь суровей, чем ты есть на деле.

Искусство любишь пламенно; зачем

Цветенье сердца своего ты прячешь?

(Уходит.)

Манассе

(смотрит ей вслед и берет гроссбух)

«Когда бы подвиг я могла свершить!»

Но подвиг тот, что ей грозит мученьем, —

Конечно, исключает… Вот — де-Сильва.