Уриель Акоста - [6]

Коль ты — еврей, то знаешь сам — господь.

Иохаи (выступая вперед)

Что здесь произошло? Как? Рабби Сантос,

Накликать хочешь ты беду на нас?

Дал право Амстердам синедриону

Чинить свой суд по правилам святым

Законов наших только — над евреем.

Бесспорно это! Но Акоста сам —

Христианин…

Все

Христианин?

Юдифь

О, боже!

Иохаи

Его Проклясть? Над ним невластны вы!

Юдифь

Что для него спасенье — то мне смерть.

Сантос

Уста молчат, коль он христианин

(благословляя остальных)

Храни, господь, потомков Авраама.

Акоста

Кто утверждает это?

Иохаи

Твой отец

Со всей семьею некогда отрекся

От веры предков, и еще нигде

Официальным актом не заявлен

Ваш переход к Иакова сынам.

Христианин вы. Право, честь большая

Для нас, рабов, что вы у нас в гостях.

Манассе

Прошу простить, христианин Акоста,

Что следуем мы в трапезе своей

Законам иудейского народа.

Уриель

Христианином стал? Вы черный ход

Фальшивого участия хотите

Открыть для бегства моего, глумясь?

Я в юности был окрещен насильно.

Нет! Не монах нас обратил к Христу—

Отца и мать, сестру мою и братьев.

Не золотом и не легендой нас,

Трепещущих от страха, соблазнили —

Святейшей инквизиции слуга,

Палач, нам крестным был отцом. Внемлите!

Семь долгих лет насилия и мук

Огни костров ужасных освещали

Нам, детям, к школе христианской путь.

И если страх — источник чистой веры,

Святыми христианами тогда

Мы были все! О, слабости привычки!

Вся пышность риз, величье алтаря

И золотых кадил благоуханье,

Ученье в школе христианских догм, —

Все это вместе для меня, ребенка,

Пленительней казалось, чем Талмуд.

Чем стал теперь — обязан христианству!

Я в просвещенья свежую волну

Смог окунуться с головой, ныряя.

Свободным был! И целый мир тогда

Принадлежал мне — воздух и природа,

И свет и солнечных лучей тепло.

Я мог любить все то, что все любили,

Того бояться, что внушает страх

Не только мне, но всем. Сказать ли это?

биенье пульса величавых дел,

Истории дыханье грозовое

В своей крови я ощущал тогда.

Как португальцы все, имел я также

Отечество; на родине своей

Я обладал гражданскими правами.

Но день настал, и вот моя семья

Сюда переселилась в Нидерланды.

Здесь, получив свободу, наконец,

Клеймо крещенья каждый смыть стремился.

Мы все к Израилю вернулись вновь —

Пример отца служил примером детям.

Но как же, будучи подростком, я

Поддаться смог всеобщему влеченью?

Желал ли я в своей душе тогда

Столь ласковое имя «Габриеля»

Суровым «Уриелем» заменить?

То — мне невнятно, но скажу открыто:

Хотел всегда в потоке жизни плыть.

И почему так поступил? Не знаю.

Ответить вам на это не берусь!

Зачем Иосиф, проданный в Египет,

Увидев братьев — продавцов своих, —

Заплакал радостно? И в чем причина

Того, что ветошь веры и тряпье

Обычаев, что принесли с Востока,

Роднит доныне словно братьев нас,

Когда мы только по названью братья?

Одна лишь честь гнилой союз крепит,

И вашим быть — мне честь повелевает!

Вас терпят в Амстердаме, за людей

Считают вас, а вы, как дичь лесная,

Трепещете при виде христиан.

При каждом подозрении бежите.

Как дети Агасфера, вы должны

Скитаться и скитаться и скитаться…

О, да! Я мог бы, как христианин,

Всю сладость отдыха вкусить отныне,

А вы как встарь блуждаете в пыли…

Но с тем, кто страждет, я хочу страдать!

Я — иудей! Так где ж проклятья ваши?

Сантос

Коль вы еврей, чтоб только издеваться —

То лучше б вы остались Габриелем!

Твой гнусный труд мы обрекли огню,

Тебя, Акоста, — вечному изгнанью.

Твоя молитва никнет в пустоте!

Зловонная чума — твое дыханье,

Струит отраву каждый мерзкий взгляд,

Уродами твои да будут дети —

Носители проклятья твоего!

Пусть только враг тебе откроет двери,

И да найдешь ты в час твоей болезни

В стакане каждом, в каждой склянке яд;

Когда ж тебе предстанет ангел смерти, —

Умри в пути, как шелудивый пес.

Все (склоняя головы)

О, горе!

Уриель (про себя)

Я боюсь! Не за себя,

А за безумье это, ведь оно

Себя угодным господу считает.

Сантос

Из дома в дом блуждай слепцом презренным.

Будь проклят тот, кто посох даст тебе!

И пусть земли разверзшееся чрево,

Когда споткнешься, поглотит тебя,

Как поглощен был Да́тон и Авирон!

Все (склоняя головы)

О, горе!

Сантос

Церковью извергнут ты!

Проклятье чреву, что тебя носило!

Уриель

О, мать моя!

Сантос

Проклятье всем друзьям,

Что будут верными тебе в несчастьи!

Твоим родным проклятье навсегда,

Коль родственные чувства ощущают!

Всему! Всему, чего коснешься — смерть!

Любовной жаждою томим, пылая,

Ты любящего сердца не найдешь…

Юдифь

(мужественно выступая вперед)

Ты лжешь, раввин!

Манассе

Как? Дерзкая!..

Де-Сильва (к Иохаи)

Возьмите

Ее отсюда прочь!

Иохаи

Изменница!

Юдифь

О, да! Себе и вам я изменяю!

Измена вам — лишь верность небесам.

Так трепещите — благодать святую

Проклятье ваше принесет! Богов,

Которых чтим мы оба, прокляните!

Они лишь истинны! Молитесь им!

Он мной любим! Любим!

(Бросается к Уриелю.)

Сантос

Две жертвы здесь,

Пусть каждый праведный спешит отсюда.

Покидает террасу вместе с сопровождающими его раввинами и удаляется. Все в испуге следуют за ним.

Иохаи (к Манассе и Юдифи)

Потустороннее — не для меня,

Но я земное вижу здесь — измену!

Еще я в старых верую богов,

Что учат нас — сладчайшему! О, мщенье!

Иохаи уходит с остальной частью гостей. Остаются только Манассе, Уриель и Юдифь.

Манассе

Чем кончится ужасный этот сон