Ураган - [13]

— Совершенно не обязательно, сэр, — промолвил он. — Это — моя обязанность.

Беверли тоже подняла свой чемодан и подошла к автобусу. Мейвел отшвырнул сигарету и, словно обороняясь, поднял руки.

— Нет, мэм, — рявкнул он, пытаясь вырвать чемодан из рук Беверли. — Позвольте это сделаю я.

— Я могу сама, — возразила Беверли.

— Это моя обязанность, мэм.

Беверли зашвырнула чемодан, и он хотя и не встал ровно, но все же удержался на крыше.

Явно недовольный этим Мейвел с удвоенной энергией и раздражением принялся бросать наверх оставшийся багаж. Затем он закурил новую сигарету и сел за руль.

Беверли почувствовала, что вся уже взмокла от пота, и помедлила, размышляя над своим гардеробом, поглядывая на почти голых девиц. На Беверли был все тот же костюм, в котором она покидала Канаду, — синяя юбка с жакетом и белая блузка. Она сняла жакет, а затем, мгновение поколебавшись, и блузку, решив, что по части скромности девицы все равно будут ей уступать. Сложив одежду и перекинув ее через руку, она поднялась в автобус, села на переднее сиденье и сразу же ощутила, как напрягся Мейвел. Только тут до Беверли дошло, что она осталась в нижнем белье, и даже если она была менее обнажена, чем девицы, выглядело это гораздо более вызывающе. Беверли редко вспоминала о том, что, несмотря на странный образ жизни, который она вела, тело ее по-прежнему сохраняло форму, а кожа была в идеальном состоянии. На протяжении двух лет она изо дня в день приходила в ту же самую затхлую таверну, в которой проводил время ее дед, и сидела там вместе с ним и его старыми дружками. Она громко смеялась, плакала и пила виски, а когда бросила это, то начала посещать собрания анонимных алкоголиков, которые проводились в не менее мрачном и затхлом подвале церкви. И тем не менее, когда она с ними рассталась, кожа ее продолжала сиять как у младенца.

Но, как поняла Беверли, реакция Мейвела была вызвана еще и тем, что она села на переднее сиденье, хотя сзади еще оставались места. Просто она увидела свободное кресло и устроилась в нем, забыв обо всем на свете, возможно решив, что находится где-нибудь в Оклахоме и продирается к оку торнадо.

Мейвел повернул ключ зажигания, автобус затарахтел и начал неохотно разворачиваться.

— Есть какие-нибудь новости об урагане? — поинтересовалась Беверли.

— Новостей масса, мэм, — передернул плечами Мейвел. — Хотя толку от них никакого.

— Вы считаете, он захватит этот остров? — спросили девицы.

Мейвел поднял голову и устремил взгляд в зеркало заднего обзора.

— Нет. У нас слишком маленький остров. Большой ураган не станет связываться с Банкой Дампиера.

— Что будет, то будет, — произнес с заднего сиденья мужчина с кожей кофейного цвета.

— Ничего не будет, Лестер, — оборвал его Мейвел.

— А на Урезе Воды сейчас живет много людей? — поинтересовалась одна из девиц.

— Нет, не очень, — признался Мейвел. — Кое-кто решил не приезжать.

— И что, совсем нет молодых людей? — перебила его вторая девица.

— Нет, мэм.

— Совсем-совсем?

— Да, мэм.

— «Мэм», — передразнила его девица и отвернулась к окошку.

Они проезжали через деревушку Уильямсвилль, которую прорезала длинная мощенная камнем улица с универмагом, почтой, баром и двумя почти пустыми лавками сувениров.

Мейвел в основном смотрел в зеркало заднего обзора и мало обращал внимания на дорогу. Обитатели острова хорошо его знали и при виде его автобуса предпочитали укрываться между зданиями.

— Мы получили несколько отказов в самый последний момент, — повторил Мейвел, внимательно рассматривая Колдвела и Джимми Ньютона. — Хотя в этот же момент было сделано несколько непредвиденных заказов, — добавил он, поворачиваясь к Беверли.

— Меня зовут Беверли. — Она намеревалась произнести это вежливо и даже нежно, но почему-то получилось громко и раздраженно.

— Да, мэм.

Одна из девиц сказала, что ее зовут Гейл, а у другой было очень странное имя — Сорвиг или что-то в этом роде.

— Значит, вы уверены, что ураган нас не заденет? — спросили они, обращаясь к спине Мейвела.

— Да, мэм.

— Ха! — пролаял Джимми Ньютон и тут же повернулся к Колдвелу, словно это было дружеское восклицание. Девицы тоже сделали вид, что не слышали его, и Сорвиг обратилась к Мейвелу со следующим вопросом:

— Значит, вас это не волнует?

— Нет, мэм.

— Почему?

— Ураганы всегда направляются к более существенным местам — во Флориду или Каролину, чтобы потом о них можно было сообщить в семичасовых новостях, — ответил он.

— А как же «Фред»? — поинтересовалась Беверли.

— Прошу прощения, мэм?

— «Фред». В октябре восемьдесят шестого во время этого урагана на острове погибло семнадцать человек.

— Вряд ли вам понравится слушать о «Фреде», мэм.

— «Фред» отнял у меня сына, — заметил с заднего сиденья Лестер.

И оставшуюся часть пути до Уреза Воды они проделали молча.

Колдвел не обращал на все это никакого внимания, потому что к нему снова вернулись воспоминания. Он смотрел в окно, словно наслаждаясь видами, но его глаза за темными очками повлажнели. Одно из воспоминаний, часто посещавших Колдвела, было связано с летящим и улыбающимся человеком.

Этим человеком был Боб Джейнс, и Колдвел много чего про него помнил. Он был отцом приятеля Колдвела по детским играм, Кенни. Они жили в доме тридцать два по Реймор-драйв, и когда налетел ураган «Хейзел», мистера Джейнса не было дома. Он работал по ночам на упаковочном предприятии «Доминион», руководство которого предпочло обратить внимание в прогнозе лишь на обещанный дождь и настояло на том, чтобы Джейнс вышел на работу в ночную смену. Поэтому Боба Джейнса не было, когда его дом и семья были унесены ураганом. Он был не единственный: Эдди Дукаммен тоже работал на этом предприятии и тоже потерял жену, сына и мать. После того как это произошло, Эдди куда-то исчез, и никто не увидел в этом ничего необычного. А вот Боб Джейнс остался жить по соседству, проводя большую часть времени в ресторане «Свежий листок», из меню которого он исключил все, кроме пива и виски. Он пил круглосуточно, но все понимали, что он потерял семью. Когда он принимался бродить по улицам, дело обстояло еще хуже: Боб Джейнс превратился в страшного склочника и по малейшему поводу, а то и без оного набрасывался на окружающих. У Колдвела он вызывал неизменное изумление.