Упрямый классик. Собрание стихотворений(1889–1934) - [7]

Шрифт
Интервал

И в высоте, как привиденье,
Проходит мертвая луна?
О, будь лучом моей ты ночи,
Чтоб обезволенная мгла
Познала свет, открыла очи
И вновь дышала и жила.
7 июня 1930

XXIV. «Я поздно вышел. День счастливый…»

Я поздно вышел. День счастливый
Уж догорел в костре лучей,
И затянул туман пугливый
Виденье зноя и огней.
И только там, где за мгновенье
Великолепный храм царил,
Чуть взору грезилось волненье
Сотлевших без возврата крыл.
8 июня 1930

XXV. Ре мажор

Не знаю сам я, оттого ли,
Что сердцу воля дорога,
Люблю я праздник дикой воли,
Люблю речные берега,
Когда их ломит ярый грохот
Восставших вод, крушимых льдов,
И тяжек пьяный зык и хохот
Раскипятившихся борцов.
9 июня 1930

XXVI. «Здесь, под кущей винограда…»

Здесь, под кущей винограда
Я присяду. Мне тепло.
Солнце – путнику награда,
Солнце гроздьям винограда
Даст прозрачное стекло.
Отчего ж на сердце тени,
И в груди, как ночь, темно? —
Солнце, солнце, добрый гений,
Разгони туман сомнений,
Дай палящее вино!
11 июня 1930

XXVII. «Уже березы полуголы…»

Уже березы полуголы,
А воздух всё лучист и чист,
И безмятежные глаголы
Лепечет падающий лист.
И в сердце нет сопротивленья,
И будь благословенно ты,
Хотя б последнее мгновенье,
В закатном золоте мечты.
16 сентября 1930

XXVIII. Свое

Как хорошо быть одиноким,
От всех бойцов равно далеким,
Любить свое, любить одно,
В живую цепь ковать звено.
Как хорошо по небывалым
Бродить стезям, по снам грустя,
Как хорошо бокалом малым
Испить от полного ручья.
25 февраля 1931

XXIX. В сторонке

В мое окно вся жизнь людская
В разнообразии видна,
И улиц суета дневная,
Как вечный бег веретена.
Но как милей на миг к сторонке
С немою думой отступить
И слушать зов свирели тонкий
И грезы тающую нить.
11 марта 1931

XXX. Перед сном

Как хорошо под вечерок,
Едва погаснет дня волненье,
Пойти сложить у милых ног
Весь груз тревоги и сомненья.
Смелей прижмись к моей груди
Пред сном головкою усталой,
И речи мирные веди
О том, что было да бывало.
23 сентября 1931

XXXI. Зарницы

Вчера, когда мы расставались,
Сбиралась за морем гроза,
И много высказать пытались
Твои безмолвные глаза.
Но мы и целая природа
Свершали молча договор,
И от востока до захода
Мерцал зарниц безмолвный хор.
16 июня 1931

XXXII. Март

Ты, предвесенняя, немая,
Чуть мартом тронутая даль,
И чаша неба голубая,
Как незапятнанный хрусталь.
И сердце бредит, сердце чует:
Вот-вот не месяцы, но дни,
И солнце знойно расколдует
Цветы, и песни, и огни.
18 марта 1932

Из старых тетрадей

I. «Нет, полно пламенно дрожать и тосковать…»

Нет, полно пламенно дрожать и тосковать,
Напрасно рваться вдаль безумною мечтою!
Я знаю: прежних лет не пережить опять
С их дерзкой силою и гордой чистотою.
Зачем же плачет так забытая струна,
В переболевшую опять вонзаясь душу?
Ужель всё мертвое я разбужу от сна
И завоеванный так трудно мир разрушу?
Ужели вновь она вскипает и зовет,
И взоры темные неутомимо хмуря,
Сорвет мой бедный челн и грозно понесет
В седую даль валов – таинственная буря?
Что если призраком тревожным и родным
Виденья чистые очей моих коснутся,
Какая будет боль отдаться снам живым
И безнадежному в немой тюрьме проснуться!
1899

II. Мотив из Илиады

Грозно в кипучем бою он дышит отвагой и силой.
Как отступают враги перед летучим копьем!
Точно как молнии Зевса сверкают из смелого взора,
Черные кудри волной льются на мрамор чела.
Ах, оглянися назад, красавец, где солнце заходит,
Где над зубцами стены терем знакомый горит!
Скоро ль прохладная ночь рассыплет лазурные звезды.
Скоро ль герою венок тихо наденет любовь?
1899

III. «Я коня оседлал, чтоб кручину избыть…»

Я коня оседлал, чтоб кручину избыть,
Чтоб от ворога злого бежать,
И лесною тропой я, как вихрь, полетел,
И закат предо мной, не сгорая, горел,
           И кручине меня не нагнать!
И дышал я, дышал, надышаться не мог
Благодатной свободой лесной,
И скакал, – лишь мелькали кусты да стволы,
И откуда-то веяло холодом мглы,
           Сладко веяло влагой ночной.
Тишина, тишина! Только ветер свистит,
Только желтый листок опадет…
Укачала мечта молодая меня,
И не знал я, куда погоняю коня
           И куда меня конь донесет!
1898

IV. Простор

Из книг старинных и печальных,
Как из глухих подземных нор,
Я много дум и вздохов дальних
К тебе принес, родной простор.
Но в светлой неге возрожденья
Тебе неведома печаль;
С тобой воздушные виденья
И ускользающая даль.
И растворилась в чаше чудной
Вся наколдованная грусть,
И вновь бездумно и беструдно
Твоим объятьям отдаюсь.
1899

V. «Помнишь ли ты, дорогая, любимую нашу аллею…»

Помнишь ли ты, дорогая, любимую нашу аллею,
Нашу скамейку в тени пышно сгустившихся лип?
Как заслоняли листы укромное наше местечко!
Бледная зависть луны нас не могла подглядеть…
В комнатке бедной моей с каким возраставшим волненьем
Я примечал из окна, как погасает закат…
Милая, с первой звездой вечернею ты обещалась
Выйти на нашу скамью… Как проклинал я тогда
Эти томительно-долгие, старчески-ясные взоры
Гаснущих солнца очей! Как я молил темноты!..
Как завидовал зимним, проворным сумеркам: чуть лишь
Лампу, бывало, зажжешь, – снег уж хрустит у ворот,
Лестница скромно скрипит под робким, задержанным шагом…
Зимние сумерки, вас благословляет любовь!
Но хороши вы и летом, – глядишь, затаивши дыханье,
Видишь, как сумрак растет… ждешь не дождешься звезды…

Рекомендуем почитать
Королева Виктория

Королева огромной империи, сравнимой лишь с античным Римом, бабушка всей Европы, правительница, при которой произошла индустриальная революция, была чувственной женщиной, любившей красивых мужчин, военных в форме, шотландцев в килтах и индийцев в тюрбанах. Лучшая плясунья королевства, она обожала балы, которые заканчивались лишь с рассветом, разбавляла чай виски и учила итальянский язык на уроках бельканто Высокородным лордам она предпочитала своих слуг, простых и добрых. Народ звал ее «королевой-республиканкой» Полюбив цветы и яркие краски Средиземноморья, она ввела в моду отдых на Лазурном Берегу.


Человек планеты, любящий мир. Преподобный Мун Сон Мён

В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.


Заключенный №1. Несломленный Ходорковский

Эта книга о человеке, который оказался сильнее обстоятельств. Ни публичная ссора с президентом Путиным, ни последовавшие репрессии – массовые аресты сотрудников его компании, отъем бизнеса, сперва восьмилетний, а потом и 14-летний срок, – ничто не сломило Михаила Ходорковского. Хотел он этого или нет, но для многих в стране и в мире экс-глава ЮКОСа стал символом стойкости и мужества.Что за человек Ходорковский? Как изменила его тюрьма? Как ему удается не делать вещей, за которые потом будет стыдно смотреть в глаза детям? Автор книги, журналистка, несколько лет занимающаяся «делом ЮКОСа», а также освещавшая ход судебного процесса по делу Ходорковского, предлагает ответы, основанные на эксклюзивном фактическом материале.Для широкого круга читателей.Сведения, изложенные в книге, могут быть художественной реконструкцией или мнением автора.


Дракон с гарниром, двоечник-отличник и другие истории про маменькиного сынка

Тему автобиографических записок Михаила Черейского можно было бы определить так: советское детство 50-60-х годов прошлого века. Действие рассказанных в этой книге историй происходит в Ленинграде, Москве и маленьком гарнизонном городке на Дальнем Востоке, где в авиационной части служил отец автора. Ярко и остроумно написанная книга Черейского будет интересна многим. Те, кто родился позднее, узнают подробности быта, каким он был более полувека назад, — подробности смешные и забавные, грустные и порой драматические, а иногда и неправдоподобные, на наш сегодняшний взгляд.


Иван Васильевич Бабушкин

Советские люди с признательностью и благоговением вспоминают первых созидателей Коммунистической партии, среди которых наша благодарная память выдвигает любимого ученика В. И. Ленина, одного из первых рабочих — профессиональных революционеров, народного героя Ивана Васильевича Бабушкина, истории жизни которого посвящена настоящая книга.


Бетховен

Биография великого композитора Людвига ван Бетховена.


Преданный дар

Случайная фраза, сказанная Мариной Цветаевой на допросе во французской полиции в 1937 г., навела исследователей на имя Николая Познякова - поэта, учившегося в московской Поливановской гимназии не только с Сергеем Эфроном, но и с В.Шершеневчем и С.Шервинским. Позняков - участник альманаха "Круговая чаша" (1913); во время войны работал в Красном Кресте; позже попал в эмиграцию, где издал поэтический сборник, а еще... стал советским агентом, фотографом, "парижской явкой". Как Цветаева и Эфрон, в конце 1930-х гг.


Молчаливый полет

В книге с максимально возможной на сегодняшний день полнотой представлено оригинальное поэтическое наследие Марка Ариевича Тарловского (1902–1952), одного из самых виртуозных русских поэтов XX века, ученика Э. Багрицкого и Г. Шенгели. Выпустив первый сборник стихотворений в 1928, за год до начала ужесточения литературной цензуры, Тарловский в 1930-е гг. вынужден был полностью переключиться на поэтический перевод, в основном с «языков народов СССР», в результате чего был практически забыт как оригинальный поэт.


Лебединая песня

Русский американский поэт первой волны эмиграции Георгий Голохвастов - автор многочисленных стихотворений (прежде всего - в жанре полусонета) и грандиозной поэмы "Гибель Атлантиды" (1938), изданной в России в 2008 г. В книгу вошли не изданные при жизни автора произведения из его фонда, хранящегося в отделе редких книг и рукописей Библиотеки Колумбийского университета, а также перевод "Слова о полку Игореве" и поэмы Эдны Сент-Винсент Миллей "Возрождение".


Рыцарь духа, или Парадокс эпигона

В настоящее издание вошли все стихотворения Сигизмунда Доминиковича Кржижановского (1886–1950), хранящиеся в РГАЛИ. Несмотря на несовершенство некоторых произведений, они представляют самостоятельный интерес для читателя. Почти каждое содержит темы и образы, позже развернувшиеся в зрелых прозаических произведениях. К тому же на материале поэзии Кржижановского виден и его основной приём совмещения разнообразных, порой далековатых смыслов культуры. Перед нами не только первые попытки движения в литературе, но и свидетельства серьёзного духовного пути, пройденного автором в начальный, киевский период творчества.