Упрямец. Сын двух отцов. Соперники. Окуз Годек - [14]
Дурсун вышла на веранду. Байрам ударил в барабан. Акмурад, Ораты, Гозельджик и другие девочки смотрели на нее грустными глазами. Дурсун опять чуть не заплакала. Дети, конечно, будут скучать по ней. Вон даже у Ораты сегодня нет в лице лукавства и хитрости, и он сожалеет, что предстоит разлука. Дурсун подошла к машине, обернулась, хотела что-то сказать, но не смогла и только помахала рукой. Барабанщик бил сильней и сильней, мешая взрослым разговаривать, но его никто не останавливал. Чарыяр, опершись на палку, что-то наказывал Атаеву. Учитель благодарил его, прощался с колхозниками, приглашая их заезжать к нему, когда будут в Ашхабаде. Отец велел Дурсун прощаться со всеми. Она тихо сказала Чарыяру и Дурды-ага:
— До свидания! — И ребятам также тихо: — До свидания!
— Счастливо доехать! Приезжайте опять! — кричали ребята.
Дверца машины захлопнулась. Подошла плачущая Гозельджик. Теперь уже и Дурсун не могла сдержать слезы. Машина тронулась, побежала по улице колхозного поселка и, миновав два мостика, помчалась по Ашхабадскому шоссе.
11
Прошла неделя с того времени, как учитель с семьей уехал в Ашхабад. В колхозной школе еще не начались занятия. Ребята помогали взрослым убирать с огорода поздние овощи, выполняли домашнюю работу, ездили на осликах к горам за сеном, ухаживали за скотом. В свободные часы, по заведенному обычаю, собирались в клубе, читали вслух какую-нибудь книгу. Девочки часто вспоминали дочь учителя. И Реджеп иногда думал о ней. Ему вдруг представлялось, что он чем-то обидел Дурсун; хотелось сказать девочке какое-то хорошее слово, но какое именно — он не знал. Да ведь Дурсун уже и в ауле не было!
Напрасно Реджеп не согласился, когда дочь учителя уговаривала его ехать в Ашхабад. Ведь он давно мечтал поехать учиться ремеслу, чтобы самому делать сложные инструменты, самому управлять большими машинами, как управляют машинами мастера Ленинграда, Москвы, уральских, украинских заводов. Реджеп не раз читал о них в пионерской газете, видел их в кино. И самому ему страстно хотелось стать мастером, полноправным хозяином сложных машин. Ведь Чарыяр говорил, что для этого у него есть задатки.
Он спал последние ночи беспокойно, часто просыпался. И сегодня проснулся на рассвете. По приставной лесенке он поднялся на крышу, окликнул отца.
— Что, мой сынок? — отозвался Дурды-ага.
— Отвези меня в город, в ту школу, о которой говорил Чарыяр, — без всяких предисловий промолвил мальчик.
— Ты, кажется, не хотел в город ехать, когда председатель уговаривал тебя? — сказал Дурды-ага. — Я ведь был при этом разговоре. Не хотел — значит и дома хорошо. Продолжай ты заниматься пока в ауле, а там посмотрим. Сейчас мне недосуг, не повезу.
— Не повезешь, тогда дай мне денег.
— На машину?
— На какую машину? Я сам, без тебя поеду. Понятно? Пионер должен быть настойчивым, — выпалил Реджеп.
Мать и сестренка, спавшие на другом краю крыши, проснулись и молча прислушивались к разговору. Дурды-ага, опершись локтем о подушку, смотрел на розовевший горизонт, откуда должно было скоро подняться солнце. Реджеп не унимался. Для храбрости он крепко сжал губы и насупил брови, но отец, даже не взглянув на него, сказал:
— Не зря тебя Кетчалом прозвали. Ни к чему не годный молокосос, а упрямства хоть отбавляй! Согласился бы тогда, полмесяца назад, — послали бы тебя вместе с учителем. Одному такому, как ты, ничего не найти в Ашхабаде. В городскую школу — не то что к своей матери: когда ни пришел, все вовремя. Нет, там не так: там комиссии, да документы, да экзамены, — сам должен понимать.
— Я разыщу отдел народного образования и узнаю, что требуется, — стоял на своем Реджеп.
— Что ты найдешь, неразумный? Ашхабад не наш аул, не спросишь: где дом такого-то и такого-то. А спросишь — посмеются над тобой, и все. Иди осла напои, да за кормом поезжай, мне тоже пора вставать. Иди!
Реджеп слез с крыши, как говорится, с сердцем, разбитым на сто кусков. Но это не помешало ему галопом съездить на ослике за травой. Мать за это время вскипятила чай и подоила корову. Дурды-ага, выпив чайник чаю, отправился к себе в мастерскую.
Как только мать вошла в комнату, неся ведро с молоком, Реджеп подошел к ней. Слезы появились на его глазах. Он знал, что мать любит его и никогда ни в чем не откажет, если он хорошенько попросит.
— Мама, хоть ты отцу сказала бы: пусть отвезет меня в Ашхабад!
— Ой, сыночек, что это ты задумал — в Ашхабад! — сказала Шекер-эдже. — Учился в ауле и еще поучись. Дома-то лучше.
— Там совсем другое, мама. Ты не понимаешь: там мастерить научат! — убеждал Реджеп. — Учитель советовал мне, и Чарыяр тоже говорил, что я обязательно в город должен ехать. До Ашхабада совсем недалеко, мама. Я буду часто приезжать к тебе, не дам тебе скучать. Ладно? Ты только скажи отцу! Скажешь?
— Так и быть, милый сынок, не могу отказать тебе, — призналась мать. — Не хочу тебя обижать, а может быть, и к лучшему, если ремеслу научишься. Я скажу отцу.
— Обязательно скажи!
Довольный своей удачей, мальчик мигом успокоился. Весь день он старался угодить матери. На другое утро, еще затемно, Реджеп услышал над головой голос отца:
