Уплывающий сад - [60]

Приезжайте сюда, так надо было сказать, сядем на лавку под окном, за большой, несуразный крестьянский стол — ну конечно, конечно же, ассоциации: последние недели нашей совместной жизни прошли в деревне.

— Нет, лучше в городе, в кафе…

Мишель внимательно посмотрел на меня — неужели я закричала?

— Только в каком-нибудь маленьком, на отшибе.

— Что значит «на отшибе»? — спросила она.

— Чтобы было тихо и мало народу.

— Ладно, в кафе «Бель» на берегу озера, в это время года там пусто, только как я вас узнаю?

Смех застрял у меня в горле, но я сдержалась, чтобы не сказать: вы же были близнецами.

— У меня в руках будут фиалки, — ответила я и поспешно добавила: — Значит, в восемь. — Положила трубку, но не отошла от телефона, размышляя: может, перезвонить и все отменить?

— Çа va bien, Madame?[100] — спросил Мишель. Он не понял из разговора ни слова, но почувствовал: что-то не так… Да и к чему все это? Спустя столько лет…

Я села у окна, детская экскурсия (все в капюшонах) шла на вокзал, моросило. Попросила стакан горячего молока. Çа va mieux?[101] В этой части страны говорят по-французски, надо было встретиться с сестрой Хенрика здесь, язык тоже играет в нашей встрече определенную роль. Sie wünschen bitte?[102] — спросит официант в «Бель». Sie wünschen? Hände hoch, du Sauhund, du Dreck, zweimal Kaffe bitte[103]. Аромат эспрессо, кричащие неоновые рекламы, вилочка, ковыряющая пирожное… смешно.

Город светлый, я иду в вечерней толпе по главной улице, прямой и широкой. И здесь накрапывает дождь, над городом колышутся, прижимаясь друг к другу, парашюты зонтов на тонких ручках — разноцветное нейлоновое небо, над ним раскинулись кроны деревьев, а еще выше — второе небо, настоящее, серое и пасмурное. В конце улицы будет озеро, я знаю, посмотрела по карте. Вот бы свернуть в одну из поперечных улочек, уводящих в глубь Старого города, где патрицианские дома на берегу речного канала украшает макияж прожекторов… Зачем я позвонила? Мы вправе требовать от вас подробностей, уж это, по крайней мере, нам причитается теперь, когда… Я рвала на кусочки все письма, напрасно, память сохранила каждое слово, как напрасно я тогда старалась и бежала, ведь я существую, живу. Я миновала уже три цветочных магазина, наполненных смесью запахов, смесью красок и напоминающих алтари; проходя мимо, прикрывала глаза, потом намеренно замедляла шаг, чтобы отсрочить встречу со следующим; дождь перестал, нейлоновое небо исчезло, превратилось в разноцветные сабельки, висящие на запястьях; в четвертый магазин я зашла и, стоя на пороге, спросила. Увы, gnädige Frau[104], фиалок нет, их время давно прошло, продавщица в облегающем черном платье подала мне букет роз и услужливую улыбку. Разве обязательно нужны фиалки? Нет, говорила я себе, продолжая путь, их время давно прошло, они росли под окном нашей спальни, под окном, которое… В первой встречной аптеке я проглотила лекарство, только бы уже все было позади, но как я ей скажу, и скажу ли вообще? Мы перебрались в деревню, Хенрик работал в лесничестве, загорел, никто никогда не спрашивал его, кто он и откуда, лишь однажды в воскресенье, через два месяца после переезда, однажды в воскресенье, ранним утром, когда мы еще спали… Зеленый свет, я пересекаю проезжую часть, перехожу на другую сторону улицы, это ничего не изменит, везде меня ждет одно и то же, по эту ли, по ту ли сторону, это ничего не изменит, видимость побега, который невозможен. Уже смеркается, скоро восемь, время не остановить, но управлять своими шагами можно, почему же я иду прямо, почему средь вечерней толпы направляюсь к озеру? Воздуха становится больше, улица расширяется, ощущается близость воды… как вдруг мы услышали, что в дверь колотят, домик затрясся, а картина — приморский пейзаж с чайкой и дюнами — упала со стены (я всегда смеялась, когда говорили: остерегайся падающих картин), стекло разбилось вдребезги, короткая пауза, и снова заколотили, наш жалкий домик дрожал. Хенрик вскочил…

Bitte zwei…[105] Два букетика фиалок, брошу их в озеро, запах какой-то затхлый, их время давно прошло, они такие маленькие и неказистые.

…вскочил с кровати развел руки в стороны что это он подумала я открыл ставни дневной свет залил комнату на полу стеклышки морского пейзажа выпрыгнул в окно…

Вот и озеро, как здесь прелестно. Вода с темно-синим отливом, мой любимый цвет, волна плещется у берега, раскачивает лодки. Уже виден освещенный «Бель», он близко, слишком близко, осталось всего несколько минут, стук каблуков по тротуару неровный, то сильнее, то слабее — я бегу, прихрамывая.

Запыхавшись, останавливаюсь у зеленого заборчика, за которым десять маленьких столиков, но там никто не сидит: слишком холодно, чтобы смаковать кофе на улице, а за большим. окном, в приглушенном свете, в старомодном плюшевом интерьере…

Изнуряющее странствование по женским лицам, гладким и матовым под вздыбившимися пирамидами причесок, по губам, тонким и пухлым, по глазам, миндалевидным, круглым и навыкате, утомительные поиски моей добычи — лица сестры Хенрика. Взгляд, блуждающий между столиками, вдоль стен, звон чайных ложек, кофейный аромат, тепло, безопасность.