Унтер-офицер и другие - [45]

Я внимательно разглядывал лес. Хотя деревья и сбросили листву, ветки так густы, что я все равно ничего не видел. Такое впечатление, будто в том месте все вымерло.

Тихо. Совсем-совсем тихо.

И вдруг мы испуганно вздрогнули. Артиллерийский грохот вспорол тишину. Это ударили немецкие пушки, замаскированные среди виноградников. Спустя несколько мгновений над лесом появились белые облачка разрывов, а вслед за тем раздался и грохот.

Гитлеровец с выступающим кадыком победоносно обвел взглядом всю долину.

— Ну, мадьяр, что?! Что я сказайл? — радостно воскликнул он, забирая у меня бинокль. Наступление уже началось, а палинка у нас кончилась, так что мы ему больше не нужны…

Что же теперь будет? С немецких позиций затарахтели пулеметы, гулко забило тяжелое орудие, стреляя по месту, где, по мнению немцев, находятся русские.

Шум боя нарастал с каждой минутой. Келлер испуганно втянул голову в плечи, но с места все же не тронулся.

Русским, видимо, наконец надоело отмалчиваться, и они открыли огонь.

Над нашими головами полетели снаряды. Откуда-то издалека донесся рокот тяжелой артиллерии.

Интересно, куда они стреляют? Мы не видели, где разрывались снаряды.

Глаза у Бубика блестели, он крутил головой, прислушиваясь ко всему.

Мельник Келлер проворно бросился в сторону виноградника, предусмотрительно рассудив, что гораздо безопаснее выждать до конца «большой стратегии» в глубоком подвале.

Пишта Тот вонзил лопату в землю и, сев на камень, потянулся. При этом его огромные кулачищи высунулись из рукавов пальто. Кулаки у него здоровенные, такие обычно бывают у мясников.

Фекете тоже сел на землю. Никто не работал.

Годор со злостью посмотрел на рассевшихся парней и ничего не сказал. Но когда он все-таки открыл рот, чтобы выругаться, земля вдруг содрогнулась, а позади виноградников к небу взвился высокий столб пламени.

Но это было только начало. В тот же миг со стороны хутора Рожамайор в нашу сторону полетели огненные стрелы. От страшного свиста и грохота стынет кровь и замирает сердце…

Побледневший Бубик бросился на землю, растянувшись во всю длину. Он что-то кричал, но мы не сразу поняли, что именно.

— «Катюши»! «Катюши»!

Огромные молнии прочерчивают небо. Из-за холма показывается громадный огненный шлейф.

Мы затыкаем пальцами уши и орем, как безумные, как и Бубик, не отдавая себе отчета, что орем, так как молчать в этом адском грохоте невозможно.

И вдруг неожиданно вой стихает, молнии гаснут. Правда, пушки бьют по-прежнему, пулеметы стрекочут все так же, но их шум и грохот теперь кажутся нам почти неслышными.

Мы с облегчением вздохнули и переглянулись. Фекете улыбнулся. Бубик растирал ушибленный при падении на землю лоб. И вдруг мы поняли, что из-за холмов уже никто не стреляет. Выходит, «катюши» обстреливали не вершины холмов и не нас, а немецкие батареи, находившиеся на противоположных склонах. Наверное, на огневых позициях гитлеровцев теперь не осталось камня на камне. Я невольно вспомнил венгерского артиллериста с цыганским лицом. Хорошо, если его там не было…

Огонь автоматического оружия усилился. Стрекочут автоматы, щелкают винтовочные выстрелы.

Из-за хутора Рушки осторожно выползли два танка. Увидев их, жандармы выскочили из окопов и по-пластунски поползли в сторону.

Фекете грыз ногти.

— Они снова хотят захватить холм! — закричал он мне на ухо.

Бубик явно нервничал:

— Что-то теперь будет? Почему русские перестали стрелять?

Я дернул Фекете за полу пальто и спросил:

— Может, они ушли?..

Кровь отлила от лица учителя, он замотал головой:

— Это невозможно…

Я вспомнил о его отпускном свидетельстве, в котором Фекете вряд ли удастся еще раз переправить дату явки в часть. Стоило мне только подумать об этом, как на меня напал приступ безудержного смеха. Я весь затрясся, на глазах у меня выступили слезы, даже закололо в боку.

— Что с тобой? — ничего не понимая, спросил меня Фекете.

Я отмахнулся: ничего, мол. Но он уже и не смотрел на меня, внимательно наблюдая за дорогой, которая вела на хутор, а далее — за небольшой лесок левее.

Я тоже посмотрел в ту сторону. Оттуда велся ожесточенный огонь.

«Кто может выдержать такой огонь?..» — подумал я.

Жандармы не подавали никаких признаков жизни, они словно вросли в землю. Через минуту-другую около их окопов начали рваться мины. Русские минометчики, видимо, пристрелялись. Мины с визгом вгрызались в землю.

Прошло совсем немного времени, и жандармы не выдержали: они отступили назад, в тыл, падая, вставая и снова падая. Их начали обстреливать из редкого лесочка. Огонь был настолько плотным, что спастись от него можно было только в грязном и сыром окопе или траншее, но и то лишь если повезет.

В этот момент снова заговорили «катюши» и снова в сторону противника полетели огненные молнии.

В двух шагах от нас, распластавшись, лежал на земле Годор.

Я не сразу заметил его. Когда он успел подползти к нам? Губы у него были темно-синими от страха, он не отводил глаз от окопов, по которым били «катюши». Винтовка в его руках ходила ходуном: так дрожали руки.

От одного того, что делалось в окопах, становилось жутко: кругом все искромсано, окопы обезображены огромными рыжими воронками…