Унтер-офицер и другие

Подпрапорщик Рошко, комендант штаба батальона, — тот еще парень. Когда-то он работал следователем в жандармерии и там основательно научился всем способам издевательства над людьми. Достаточно было взглянуть на его физиономию, чтобы пропала охота жить. Немногим больше года он служил в батальоне, но с тех пор под его началом потерпели фиаско даже вруны с буйной фантазией.

Но увы! Дорога из расположения части во внешний мир проходила только через него.

После совещания офицеров в путь собралась и пулеметная рота. Солдаты набились в три грузовика. В одном из них — сваленное в кучу оружие и снаряжение, в двух других ритмично покачивалось заметно погрустневшее воинство.

Унтер-офицер Мольнар с жалостью смотрел на них из окна штаба. Опять надули весь батальон! Два дня назад, когда их с фронта перевели в Буду, подполковник Сомолани в специальном приказе обещал всем десять дней отдыха, а рядовые, мол, и не самые нужные унтер-офицеры, призванные в армию из столицы или из-за Дуная, более того — получат трехдневный отпуск домой. Быть может, командир батальона так и предполагал. Командиры же рот говорили:

— Ребята, рождественский вечер, во всяком случае, вы проведете дома. Ну, само собой разумеется, солдаты с Альфельда или из-за Тисы домой поехать не смогут: там сейчас уже иной мир, там засел противник.

И в конце концов комбат никого не отпустил домой. Как всегда, сверху — может, из штаба полка, а может, из самой дивизии — всем подложили порядочную свинью, как будто этому злосчастному батальону специально предназначалось отправиться в сущий ад. Его бросали из огня да в полымя, не давая ни малейшей передышки. Так солдаты и не получили положенного после двух лет службы отпуска, не получили просто так, без всяких объяснений. Само по себе это было жутким надувательством.

Вот Рошко вышел от начальника штаба. Сел за стол и стал рассматривать свой кулак, похожий на окорок.

— Ну, унтер, — проговорил он задумчиво, — возможно, и наш штаб в скором времени будет переезжать на новое место.

«Как же так? — думал Мольнар. — Отчего этого гада не берет ни пуля, ни снаряд, когда кругом столько людей гибнет? Не желает он подыхать, и все тут. Или, может, хочет умереть последним, когда не останется никого, кто бы мог запрыгать от радости при виде такого зрелища? В бою у Каполны командный пункт батальона был прямо-таки сметен залпом многоствольного миномета. Можно было подумать, что каждый маленький осколочек имел глаза: командира штабной роты, начальника штаба батальона, командира взвода бронебойщиков и многих солдат разорвало в клочья, Сомолани тоже задело осколком. И лишь один Рошко вылез целым из кучи трупов, отряхивая пыль с брюк…»

Через три дня, — вспоминал Мольнар, — в бункер, где размещался штаб, попала бомба. Погибло человек двадцать писарей, радистов и денщиков. А Рошко выбрался из-под обломков, и даже шапка не свалилась у него с головы.

«А ведь я, — думал Мольнар, — я сам охотно оттащил бы его гроб на ближайшее кладбище. А вместо этого приходится делать вид, что мне интересно…»

— Воистину? — спросил он с почтением.

Рошко обрадованно кивнул. Он очень любит, когда окружающие заучивают и цитируют его любимые выражения. «Воистину» — одно из них, как и такие, например: «все более и более», «деревянная башка» и «безапелляционно».

Голова Рошко похожа на обращенный в небо помазок: очень круглый череп, круглее не выточишь и на токарном станке, а на черепе — тщательно подстриженные, жесткие, как щетина, волосы. Но ума в этом черепке хватает — вот это и беда. Захочешь его провести — засучивай рукава как следует. А стоит ли? Начальников-негодяев у тебя может быть много, а собственная шкура — одна…

Подпрапорщик достал из ящика стола топографическую карту, всю заляпанную жиром. Долго разглядывал ее, что-то искал, потом взял обгоревшую спичку и, показав ею на толстую линию, разделявшую левую сторону карты на две части, многозначительно провел по ней спичкой.

— Вот шоссе, что ведет на Секешфехервар, — стал объяснять он Мольнару. — Сейчас это главный кровеносный сосуд армий, обеих армий, то есть нашей и немецкой. А это великое дело, унтер. Очень большое дело! Можно даже сказать, не только для армий. Для всей страны! В данный момент, конечно, то, что от нее осталось, было бы правильнее определить как часть страны, но это не столь уж и важно. Не надо обращать на это внимания. Только деревянная башка может не понимать, что русским здесь еще придется поплясать как сумасшедшим. Ну-ка скажи, унтер, ты знаешь, что такое главный кровеносный сосуд?

— Так точно. Санитарье называет это артерией.

Осведомленность унтер-офицера в анатомии — приятная неожиданность для Рошко.

— Вот-вот. Артерия. Очень верно. Ну так русские хотели бы рассечь эту артерию одним сильным ударом. Потому-то они и ведут наступление со стороны Эрчи.

Мольнар выдавил из себя улыбку, подобающую подчиненному, когда он слушает начальника.

— Хотели бы! — повторил Рошко, заносчиво махнув рукой. — Но это еще не означает, что им это удастся. — Рошко с удовольствием постучал пальцем по столу. — То-то и оно! Желание-то есть, а возможности нет. — И он собственноручно сунул сигарету в рот унтер-офицеру и дал прикурить. — Тут-то они и сломают себе шею. Видишь вот эти черные пятнышки? Это все орудия. Все холмы вдоль шоссе забиты нашей артиллерией — от Лиошда до Пакозда.