Университеты - [91]
– Домой? – подобрался Жюль, исполняющий пока обязанности шофёра, пока не найдём подходящего кандидата.
– Да… а нет, стоп! – вытащив записную книжку, листаю, – Давай-ка в Бельвиль! Аккурат через полчаса у меня там встреча с представителями Академии изящных искусств, будь они неладны!
– Секретаря вам надо, шеф, – покачал головой Жюль, берясь за стартер.
– Секретаря! Ха! – зашагнув на подножку, обстукиваю ботинки от влаги и сажусь под задранный тент, – Шофёра тебе на замену найти не могу, а ты – секретаря!
Хмыкнув не без гордости, Жюль запустил наконец мотор и авто тронулось. Покачиваясь на мягких рессорах, «Пежо» уютно фыркало газолином, везя меня в Бельвиль.
Я же, глядя на его обтянутую кожей спину, размышлял о кадровом голоде. Шофёра не найти, н-да… Требуется хороший механик, знающий Париж до последнего закоулка, решительный и прошедший фильтр Матвеева. Ан нетути! Дефицитная покамест специальность.
С поиска шофёра мысли перескочили на возможность вырастить своего… хм, а это идея! Поискать ежели среди потомков русских солдат, так наверняка нужные и сыщутся.
С шофёров думки заскакали на Вильбуа-Марейля, и сплошь мстительные, с несчастными случаями разной степени смертельности. Лезла в голову всякая хрень по части авиакатастрофы, непременно притом чужими руками!
Генерал не лишён тщеславия и любит появляться на лётном поле. При этом он настойчиво пропихивает молодёжь из Жокей-клуба в авиаотряд… так может, устроить им встречу?!
В голове возникла картинка с молодым Ло за штурвалом, пикирующим на Вильбуа-Марейля, и я поспешил выкинуть её прочь. Слишком очевидно! Или… хм…
Размышления мои становились всё более кровожадными и фантастическими, с авиакатастрофами, дрессированными павианами и отравленными стрелками из духовой трубки. Фыркнув в последний раз, автомобиль остановился и я, всё ещё пребывая в задумчивости, спустился на грешную землю.
– Месье…
… встреча с академиками как-то не задалась. Во Франции лояльно относятся к новым формам искусства, но скорее «в целом», а я же попал «в частности». Понял я это далеко не сразу, ибо все упрёки высказывались в максимально мягкой форме. Милые улыбки, прикосновения к плечу и несомненно ценные наставления, следуя которым я несомненно дошёл бы до уровня учителя рисования в сельской школе…
… изрядно меня выбесили, но я держался! А потом, краешком, скользнуло о «неподходящих знакомствах» в среде художников, и стало окончательно ясно, что эти милые, улыбчивые академики, сторонники классицизма, приготовили мне показательную порку.
– … китч, – тыкал мне в лицо Санькиным альбомом Аппер, – как это по-русски… лубок! Дешёвое искусство, призванное удовлетворить невзыскательную публику!
«– Дешёвое?!» – меня ощутимо потряхивает от нескрываемого оскорбления. Брат душу вложил в альбом! И ладно я… могу быть пристрастен, но есть в нашем окружении и настоящие художники, притом те ещё язвы, не нуждающиеся притом в покровительстве. Признали!
А это именно альбом, а не комикс и не лубок. Ярко, выпукло, детально… Да, краски чрезмерно яркие, а некоторые детали выпуклы и подчёркнуты!
Самое то, чтобы рассматривать детям и с детьми, грезя наяву об Африке. На то и расчёт был!
– … отсутствие таланта, замаскированное нарочитой выпуклостью и детальностью сцен, – вторит ему Деба-Понсан, и хочется уже если не дать в морду, то как минимум сказать много ласковых и добрых слов…
… но тут я замечаю знакомые репортёрские морды, крутящиеся чуть поодаль как бы невзначай. Ага… попытка провокации? Оч-чень может быть. Хоть мордобитие, хоть скандал, хоть сам факт публичной порки… подлецу всё к лицу!
Очередные многослойные интриги, в которых мне отведена явно не главенствующая роль. Мелочь, но… а надо ли терпеть и смягчать последствия? Не проще ли сразу перенести конфликт на личности? Сложно будет потом господам классикам пенять на неправильную технику, если в памяти публики останется ссора!
«– Если тебя послали на хрен, – язвительно сказал в голове Другой-Я, – вернись оттуда загорелым и с магнитиком!»
– Искусство, месье, – насмешничаю глазами, – многолико и разнообразно, не исчерпываясь классической живописью и чем бы то ни было ещё, объявленным некогда классикой. Если это вы не понимаете, то вам, месье, место на полке запасников в провинциальном музее.
Не ввязываясь в скандал, отошёл к театральной тумбе, и поверх старой, истрёпанной афиши, пишу одни из известнейших стихов Верлена. А рядом, задумываясь иногда – цифры.
– Это же… – ахает один из репортёров, подбегая с блокнотом, – стихи… цифрами[77]?!
– Искусство, месье… – кидаю насмешливый взгляд на художников, – оно везде. Даже в цифрах!
… а на критику новой формы поэзии, выплеснувшуюся из проправительственных газет Российской Империи, ответил стихами.
Глава 39
Ветер нещадно трепет белый шёлковый шарф, рвёт отвороты реглана и норовит пробраться под одежду, вцепившись ледяными клыками в разгорячённое тело. Порывистый, февральский, бросающий в лицо колкий дождь пополам со снегом, он морозит щёки и душу, но…
Трансвааль, Трансвааль – страна моя… ПЫ. СЫ. Всем читателям, жаждущим дискуссии, посвящается. Надоело дискутировать. У меня не двадцать и не двести подписчиков, и если я буду в очередной раз (как правило, предыдущих ссылок никто не читает) доказывать свою позицию, притом со ссылками, а потом и с другими, потому как «читательское ИМХО» несомненно важнее и он НЕ ХОЧЕТ видеть мои аргументы, то у меня НЕ останется времени и сил ПИСАТЬ. Ну, не хочет и не хочет… «Старенькие» мои читатели знают, что к истории я отношусь достаточно дотошно, и если выстраиваю какие-то сюжетные линии и пишу о каких-то вещах, имевших место быть в прошлом, то опираюсь я на логику и факты. Интерпретация этих фактов – дело десятое, да и логика у людей разная), но тут уже писательское ИМХО важней) Если вы нашли какую-то неточность или хотите ткнуть невежественного меня носом – ссылки в студию! Не обижайтесь на эти двойные стандарты), но как я уже писал выше – не хочу тратить время на пустые дискуссии.
Жизнь не балует Егора, и приключений у героя больше, чем хотелось бы, подчас очень невесёлых. Удары судьбы, способные искалечить жизнь, лишь закаляют его, выковывая из резкого уличного мальчишки - гражданина. ПЫ. СЫ. Ещё раз повторяю, хруста булок НЕ будет. Балы, красавицы, меценатство и Лучшие Люди России если и будут упоминаться, то чаще всего - с позиции ГГ, заведомо пристрастной. ПЫ. ПЫ. СЫ. Будет Одесса и не только она, приключалово и политика, р-романтика и учёба, работа и всё-всё-всё.
Падают Титаны, обращаясь в прах, меняются части Великого Механизма, и ведущие роли начинают играть совсем другие народы и Идеи. Русским Кантонам предстоит выдержать важнейший экзамен, в котором будет решаться – станет ли территория полноценным государством. Враги говорят, что Кантоны скроены на живую нитку и не выдержат испытания, а лидеры новорожденного государства молчат, но планы у них… … Наполеоновские!
Приключения на суше и на море, в Африке и везде, где только понадобится ГГ и автору!
Жизнь продолжается, яркая и удивительная, полная новых впечатлений и приключений, от которых иногда подрагивают коленки и снятся кошмары. Но ГГ не вчерашний мальчишка-сирота, а закалённый уличный боец, встречающий опасные сюрпризы холодным прищуром синих глаз, уклоном… и левой боковой в челюсть! Осознание прошлого и тяжёлый опыт, неизбежный после жизни в трущобах, смешались воедино, и теперь в душе Егора причудливо переплелись идеализм из прошлой жизни и цинизм из настоящей. Гремучая смесь, заставляющая ГГ совершать ПОСТУПКИ. Спокойной жизни не будет… да не очень-то и хотелось!
Говорят, что самые заветные желания обязательно сбываются. В это очень хотелось верить молодой художнице… Да только вдруг навалились проблемы. Тут тебе и ссора с другом, и никаких идей, куда девать подобранного на улице мальчишку. А тут еще новая картина «шалит». И теперь неизвестно, чего же хотеть?
Отказаться от опасной правды и вернуться к своей пустой и спокойной жизни или дойти до конца, измениться и найти свой собственный путь — перед таким выбором оказался гражданин Винсент Кейл после того, как в своё противостояние его втянули Скрижали — люди, разыскивающие психоконструкторов, способных менять реальность силой мысли.
Сергей Королев. Автобиография. По окончании школы в 1997 году поступил в Литературный институт на дневное отделение. Но, как это часто бывает с людьми, не доросшими до ситуации и окружения, в которых им выпало очутиться, в то время я больше валял дурака, нежели учился. В результате армия встретила меня с распростёртыми объятиями. После армии я вернулся в свой город, некоторое время работал на лесозаготовках: там платили хоть что-то, и выбирать особенно не приходилось. В 2000 году я снова поступил в Литературный институт, уже на заочное отделение, семинар Галины Ивановны Седых - где и пребываю до сего дня.
Я родился двадцать пять лет назад в маленьком городке Бабаево, что в Вологодской области, как говорится, в рабочей семье: отец и мать работали токарями на заводе. Дальше всё как обычно: пошёл в обыкновенную школу, учился неровно, любимыми предметами были литература, русский язык, история – а также физкультура и автодело; точные науки до сих пор остаются для меня тёмным лесом. Всегда любил читать, - впрочем, в этом я не переменился со школьных лет. Когда мне было одиннадцать, написал своё первое стихотворение; толчком к творчеству была обыкновенная лень: нам задали сочинение о природе или, на выбор, восемь стихотворных строк на ту же тему.
Порой, для того чтобы выжить — необходимо стать монстром… Только вот обратившись в него однажды — возможно ли потом вновь стать человеком? Тогда Андрей еще даже и не догадывался о том, что ввязавшись по просьбе друга в небольшую авантюру, сулившую им обоим неплохие деньги, он вдруг окажется втянут в круговорот событий, исход которых предопределит судьбу всего человечества…
«Родное и светлое» — стихи разных лет на разные темы: от стремления к саморазвитию до более глубокой широкой и внутренней проблемы самого себя.
Мальчишка-сирота видит яркие сны о другой, более счастливой и сытной жизни. Жизни, где он большой и сильный, а вокруг дива-дивные! Арапы чернющие, девки в срамных одёжках, чужеземные диковинные города и самобеглые повозки. Но наступает пора просыпаться… и снова перед глазами привычная реальность. Село в Костромской губернии конца XIX века, обыденная крестьянская жизнь. Только вот не вписывается мальчишка-сирота в эту серую обыденность. А внутри сидит кто-то взрослый и умный. Другой.