Улитка - [24]

Однажды, в тайне от Аркадия и по просьбе Сиси, я протежировала своему шефу-редактору один из его романов. После прочтения тот восхищенно воскликнул:

– Браво, дорогая! Это настоящий улов – срочно в номер!

После публикации на адрес редакции посыпалось бесчисленное множество писем с просьбой новых книг уникального автора. Мы возликовали. Вот это удача! Не тут-то было! Узнав о случившемся, мой друг расплакался, как ребенок, совершенно раздавленный «предательским» поступком. Подумать только – ни капли тщеславия! Мы были потрясены и даже чуточку задеты. Однако, успокоившись, поняли: никто не имеет права посягать на чужое, пусть даже творчество гения, способное его озолотить.

Аркадия не пугали ни бедность, ни лишения. Он скитался по белу свету, проезжая автостопом тысячи километров с совершенно пустыми карманами, веруя лишь в одно – добрых людей на земле много, в беде не бросят. И его действительно не бросали – хлеб и кров находились всегда. По-детски благодарно принимая подаяния, Аркадий старался отплатить добром за добро. Не раз я заставала гения за посадкой цветов на балконе Сиси или уборкой в квартире Яна. Никакая работа не была для него зазорной, во всем он видел только положительные моменты. Думаю, Аркадий мог бы еще очень долго пребывать в подобном блаженном состоянии, обременяясь лишь муками творчества, если бы не внутренний червь, поедавший его нутро…

В тот вечер меня ошеломило, насколько мог сдать человек всего за каких-то полгода. Седина атаковала буйную шевелюру, глаза, светящиеся некогда лихорадочным, но все же озорным огнем, потускнели, налились водянистой мутью, а похудевшее, осунувшееся лицо приобрело страшный восковой оттенок. «Он не жилец», – промелькнуло в моей голове. От этой мысли я содрогнулась.

– Здравствуй, здравствуй, мотылек. – Присев рядом, Аркадий судорожно сжал мои пальцы в своих влажных холодных ладонях. Невыносимо захотелось отдернуть задрожавшие руки, но я не решилась. О редкой форме злокачественной глиомы все знали уже давно. Лишь он сам отказывался в это верить – верить и лечиться.

Непроизвольная судорога пробежала по измученному телу. На мгновение – затравленный взгляд.

«Точно не жилец», – накрыло меня лавиной.

– Пишешь, скажи, пишешь? – прошептал он, как заклинание, заглядывая мне в глаза.

«Что же ты хочешь там отыскать, милый мой непоседа?»

Комок подступил к горлу. Почему талант всегда обречен на самоистязание?

– Пытаюсь. Но получается нелепо и бессмысленно.

– А кто сказал, что в книгах обязательно должен присутствовать смысл? Большинство гениальных книг кажутся бессмысленными. По крайней мере, согласно общественному мнению. Взять хотя бы «Смерть в Кредит» или «Виллу Амалия» Кеньяра. О чем эти книги? О череде повторяющихся мало чем примечательных событий, о людях, часто ошибающихся, о жизни, аморальной и бессмысленной. Что тут поделать… – Он ушел в себя.

Я сжалась от пронзительного осознания неминуемой потери.

Стараясь не нарушить великий переход Аркадия через тонкую гряду материального и нематериального пространства, я незаметно высвободилась, осторожно встала с дивана. Два шага, и вот он – спасительный балкон. Разрыдаться бы, да только жалость к себе не поможет другому.

Выглянула Сиси с пачкой сигарет в руке.

– Будешь? – Протянула мне.

– Нет, больше не курю.

– Все в порядке?

– Со мной да, а вот Аркадий… – Я осеклась, не в силах озвучить свои мысли.

– С Аркадием все плохо. Уже появились эпилептические припадки. Как бы ни хотелось, чуду не произойти, – сокрушенно вздохнула Элизабет. – Ладно, не буду мешать. Побудь одна, порой это необходимо.

– Сиси, – окликнула я уже скрывшуюся за портьерами подругу.

– Что? – отозвалась та, приоткрыв штору.

– Спасибо.

Бет печально кивнула и снова исчезла.

Чуду не произойти… Бог ты мой! О каком чуде мы грезим, «временно живущие», справляющие панихиды по чуть раньше умершим?! Бессмертие – единственное чудо, которое никому из нас не заполучить. Все остальное – лишь отсрочка, что может быть забрана в любой миг. Но ныне здравствующим всегда кажется, будто их будущее – долгоиграющая пластинка, и в сострадание к смертельно больному подмешено тайное высокомерное облегчение.

Ветер обдувал лицо. Я зажмурилась и вдохнула полной грудью. Захотелось раздеться догола и подставить воздушным потокам тело, пока оно еще живое, пока может чувствовать.

Встала на носочки, изогнулась, подняла руки ладонями к небу.

Превратиться бы в птицу да полететь куда сердцу мило, в безбрежную даль, к любимому Черному морю, к пенистым барашкам, набегающим на берег!

Только я успела выдохнуть, как за спиной приятный мужской баритон мелодично произнес:

– Тонкие крылья, раздвоенный хвостик,

Птичка небесная, не беспокойся!

Я наблюдаю, и руки пусты.

Ты – как привет для меня с высоты.

Встрепенувшись, резко обернулась. Молодой человек, который пять минут назад листал глянец, делая вид, что светские разговоры ему претят, теперь, облокотившись о дверной косяк, меланхолично улыбался, ожидая моей реакции.

Я внимательно вгляделась в незнакомца.

Красавцем, пожалуй, его рискнул бы назвать не каждый. Крупные черты слегка утяжеляли лицо. И все же от цепкого взгляда не так просто оторваться. Белая рубаха здорово подчеркивала рельефы загорелого тела – каждый мускул, каждый изгиб казались выточенными из камня. С беспричинным восторгом я представила, как жестокий, но очень красивый чужак накрывает большой ладонью мое горло. Чтобы не выдать смятение, раздраженно нахмурилась. Пусть лучше думает, что я дикарка, нежели глупая кукла из разряда «бери не хочу».