Улитка - [22]

А взгляд с поволокой продолжает буравить насквозь, и от него так стыдно, неловко, волнительно! Неосторожное движение – и фарфоровая ваза на полу. Мелкие кусочки, острые осколки, что режут до крови – их не склеить. Не склеить вазу, не склеить дружбу. Так зачем я все же пришла?

– Успокойся. Это всего лишь стекло. Ему свойственно разбиваться. Клаус, дорогой, иди сюда!

Ох, как красиво она умеет их звать!

– Да, моя госпожа, – юный веселый голосок зазвенел колокольчиком.

– Тебя не затруднит собрать мусор? – улыбнулась ему Сиси и добавила, заговорщически подмигнув мне: – Пошли дальше, там еще есть что бить.

«Укоряй, шути – ты имеешь право! Мои нервы дребезжат задетыми струнами. И это лучшее оправдание моей вины. Но раз я уже здесь, дай мне шанс все исправить…»

«Конечно же дам, моя любимая! Мы старые добрые приятельницы, нам есть о чем поболтать на досуге, и совершенно не обязательно всем новоприбывшим знать, какая червоточина у каждой из нас в душе…»

– Здесь теперь много новых лиц, – бросила Сиси, плавно виляя бедрами, направляясь в зал. Упругие ягодицы подрагивали в такт ее шагов.

– Заметно по зловещей тишине, – отозвался Джудит, поглядывая на мальчика с совком.

– У тебя глаз-алмаз, Жужу, – проследив за взглядом гостя, хихикнула Сиси.

Упоминание старой клички друга вызвало новую щемящую боль. Когда-то Роберт в шутку прозвал нас «Жук и Фиалка». С тех пор в самом близком кругу нас именно так и называли. Но Элизабет часто ехидничала:

– Без обид, дорогой! Но какой ты Жук? Скорее Жужу!

Джудит кивал озорно в ответ.

И в этот раз он комично присвистнул, а потом, взяв нас обеих под локотки, увлек по длинному коридору.

– А как Ян? – наконец решаюсь подать голос.

– В отличие от некоторых, Ян всегда со мной.

Мысль о присутствии Януша придала большей уверенности, словно под ноги, что чуть не увязли в болотной топи, подложили крепкие бревна. Нет! Я не превратилась в дикарку за последние полгода общения исключительно с гомосексуальной братией Джудит, просто нервозность, вызванная чувством вины и ревностью к прошлому этого дома, не давали расслабиться.

В огромном зале, где даже на ощупь я смогла бы отыскать любой предмет, почти ничего не изменилось. Лишь рояль подвинули ближе к окну. Все остальное осталось на своих местах.

– Внимание! Хочу представить моих старых друзей, – объявила Сиси. – Уникальную в своем роде парочку. Они неразлучны, как сиамские близнецы. Хотя, пожалуй, во всем мире не сыскать более разных людей.

После великолепной рекомендаций мы оказались в поле зрения семи пар любопытных глаз. Большинству из присутствующих на вид было от тридцати. Не ожидая такой картины, мы оба слегка растерялись. Спасением стал Ян. Завидев нас, он вскочил с кресла и кинулся навстречу.

– Бог ты мой, р-ребята! Как я рад! Надо же, нед-давно вспоминали о вас! Скажи, Сиси, сов-всем недавно!

Все та же прическа «ежик», все тоже легкое заикание при волнении… Высокий, худощавый, с очками в роговой оправе, вечно съезжающими на переносицу,

Ян походил на университетского преподавателя. Мы так и называли его за спиной – профессор. Он был самым старшим среди нас, самым умным, самым добрым и самым преданно влюбленным в Сиси. Не удивительно, что именно ему она и отвечала взаимностью, на зависть остальным. Конечно, все понимали, что рано или поздно пробьет час, когда родители потребуют от Элизабет сделать выбор в кругу себе подобных. Но пока это не произошло, парочка крепко держалась друг друга, удивляя своим постоянством.

– Правда. Кажется в прошлый четверг, когда мы с ним пересматривали старые фотографии, – кивнула Бет.

– Рыться в прошлом опасно для здоровья. – Похоже, Джудит уже начал свыкаться с обстановкой.

– Надеюсь, п-пьем, как раньше. Белое сухое? – спросил Ян с гостеприимной улыбкой. – Совиньон блан элит подойдет?

– Да вы по-прежнему жируете, черти! – иронично воскликнул мой друг.

Добродушно захохотав, Ян сжал его в крепких объятиях.

– Сейчас принесу бокалы.

– Я с тобой, помогу на кухне, – предложил Джудит. – Сиси, кто был этот славный мальчуган с совком?

– Скромный, стеснительный юноша, но умный, очень умный, – заговорщически прошептала Элизабет.

– Оставь Клауса в покое, ненасытный ты коршун.

– Потянул Ян Джу за руку, и они скрылись на кухне.

Януш Мокавецкий был поляком по происхождению и австрийцем по рождению. Он появился на свет через восемь месяцев после того, как в семьдесят пятом его отец – известный польский хирург – переехал вместе с женой из Кракова в Вену по приглашению Академии наук.

Говорили, более странной пары, чем его родители, среди польской диаспоры встречать не приходилось. Он – убежденный социалист, она – ярая католичка. Все вечера в их семье сводились к спорам на социальные и религиозные темы, как следствие – к ссорам и слезам. В этой идеологической борьбе каждый из родителей пытался затащить сына в свой лагерь, не замечая страданий ребенка. Парень вырос и ушел из дома, а после скандального развода предков, их новых браков так и не переехал ни в одну из семей. От маминого второго замужества у Яна появился сводный брат, от папиного брака – сестра. Эти милые ребятишки со счастливым детством стали единственной отдушиной добровольного скитальца, любовью, которая прежде не находила отклика.