Укрощение повседневности: нормы и практики Нового времени - [99]
В целом же монастырские уставы рассматривают самые общие, типовые ситуации в жизни монаха[508] (см., например, «слова»-разделы в Уставе преподобного Иосифа Волоцкого: «О пищи и питии», «О еже не беседовати о трапезе», «О Святых иконах и книгах» и т. д.[509]) и очерчивают скорее направление движения к идеальной жизни, чем предлагают подробный и детализированный список конкретных норм и правил (хотя и такие, разумеется, встречаются[510]), многое оставляя на усмотрение игумена. Реальная жизнь московских монахов XVII века, следующая предписанным нормам или пренебрегающая ими, и в особенности те ее личные, персональные аспекты, которые в принципе не предполагают нормирования (составление духовных грамот – завещаний, посмертные вклады в монастыри и церкви на «пользу души», дела милосердия, оказываемые на смертном одре), в предписывающие тексты не попадают и практически не находят отражения в документах: это своеобразная terra incognita, та область, в которой ответы на многие вопросы не могут быть найдены; исследователь может лишь наметить закономерности и описать конкретные случаи.
Те немногие документы, наряду с немногочисленными письмами и посланиями, синодиками и вкладными грамотами, доступные исследователю и отражающие ненормированное личное благочестие монахов, – это духовные грамоты[511] со всевозможными сопроводительными документами[512], дающие возможность посмотреть на жизнь московского монаха XVII века в ее личном, персональном аспекте, с теми практиками личного благочестия, которые не зафиксированы в уставах.
XVII век приносит развитие авторского, индивидуального начала в литературе и «становление личностного сознания»[513] в повседневной жизни, в том числе монашеской. Для монаха становится возможным личное благочестие за рамками предписанного – составление духовной грамоты, пожертвование посмертных вкладов, индивидуальная, персональная помощь церквям и монастырям. Первый придворный поэт и проповедник, ученый монах Симеон Полоцкий (1629–1680) посылает «кр(е)стъ сребряный позлащеныи и десять псалтырей неувязанныхъ, вѣршами словенъскими от мене, грѣшнаго, писаныхъ» в разрушенную турками в 1676 году Скитскую обитель[514] (Манявский Крестовоздвиженский скит. – А. П.).
Такие акты персонального благочестия доступны не всем. Мода на духовные грамоты особого типа, с пространным благочестивым богословием в начале, со стихами и библейскими цитатами, с завещанием многочисленных «милостинных» денег в тюрьмы и богадельни и вкладов в разные обители, культивируется в Москве учеными монахами – выходцами с юго-западных территорий и распространяется среди церковных иерархов. Симеон Полоцкий пишет духовную грамоту не только для себя[515], но и составляет три завещания по заказу – для митрополита Сарского и Подонского Павла (ум. 1675), митрополита Рязанского и Муромского Иллариона (ум. 1673) и митрополита Новгородского и Великих Лук, а затем и патриарха Московского Питирима (ум. 1673)[516].
(Не)составление монахом духовной грамоты, с особым покаянным и исповедальным богословием в преамбуле, с перечислением посмертных вкладов в церкви и монастыри, становится в XVII веке жестом личного благочестия, необязательной и не совсем обычной практикой, не имеющей прописанных норм и отражающей исключительно личное пожелание завещателя. Этим, а также обетом нестяжания объясняется небольшое количество сохранившихся духовных грамот рядовых монахов за XVII век.
Отвлекаясь немного в сторону, нужно сказать, что о правовом аспекте существования духовных грамот монахов известно очень мало. В XVII веке духовные грамоты духовных и светских лиц свидетельствовались в Патриаршем разряде, где осуществлялся и надзор над монастырским имуществом. В духовной грамоте Симеона Полоцкого упоминается разрешение патриарха на распоряжение имуществом: «сие мое имѣнийце, получивше благословение от святѣйшаго патриарха», Сим., л. 16[517]). Симеон жил в Заиконоспасском монастыре на Никольской улице, находящемся в патриаршей области, что также может объяснять это разрешение. И только в эпоху Петра I появляется закон, не признающий за монахами общежительных монастырей права на завещания[518].
Духовные грамоты монашествующих лиц – это не только и не столько сугубо юридические акты и правовые документы, сколько религиозное, духовное и литературное высказывание завещателя. Так как в допетровской Руси не существовало единого текста духовных грамот, а юридическая сила документа гарантировалась использованием обязательных формул
