Украденный бриллиант - [89]

Воцарилось молчание. Астор всматривался в лица, и нетрудно было догадаться, какой мучительный поединок ведет он сам с собой. Но Саржент не собирался сидеть в Хивере до вечера.

– Правда трудна, не так ли? В любом случае, я ее знаю. Итак…

Еще секунда или две колебаний, а затем хозяин замка Хивер поднял дрожащий палец. У полковника, хоть он и не подавал виду, замерло сердце. Указательный палец, словно стрелка метронома, замер между двумя портретами. Напряжение, повисшее в воздухе, можно было бы потрогать, но Астор, совершив над собой усилие, все-таки указал…

На портрет мошенника.

– Спасибо, лорд Астор. Вы исполнили свой долг. А теперь я попрошу вас сопроводить меня в Форин-офис. Пришла пора вернуть князю Морозини его доброе имя. Будем надеяться, что это не произойдет посмертно.

Лорд Астор побледнел:

– Он что?.. Может умереть? Нет, нет, иначе я стану убийцей!

– Все будет известно в самое ближайшее время.

– Но… Этот другой, он кто?

– Не знаю. По крайней мере, пока. Но непременно выясню. Мы с Морозини друзья с давних пор. Так вы идете?

– Да, да, я готов.

Собираясь домой, полковник вновь обрел привычный скромный вид, сел в автомобиль, поздоровался со своим шофером. В глазах его играл озорной огонек, давая понять, что он доволен проведенным днем.

Жена встретила его спокойной улыбкой, словно не сгорала от любопытства.

– Добрый вечер, Джон. Как прошел день? Хорошо поработали?

– Надеюсь, Клементина, надеюсь.

– И какие новости? Из вас слова не вытянешь, а мы ждем!

Сэр Джон повернулся к госпоже де Соммьер. Она смотрела на него глазами, полными надежды, и видела перед собой монумент хладнокровия и британской флегмы. Впрочем, по части хладнокровия они составляли с Клементиной идеальную пару.

– Миссия, порученная мне его величеством, удачно выполнена, и полагаю, мы заслуживаем шампанского. Завтра правительство публично принесет извинения князю Морозини. Лорду Астору были показаны два похожих между собой портрета, и он был вынужден официально признать свою ошибку: в тот злополучный вечер он принимал у себя вовсе не нашего друга.

– Какое счастье! Вы отлично потрудились сегодня, сэр Джон! А кто же это был? Мы его знаем?

– Вот они, женщины! А слышали ли вы поговорку: всякому овощу свое время? Клементина, мне кажется, что вам нужно позаботиться о подруге.

Госпожа де Соммьер готова была потерять сознание и не без изящества, как все, что она делала, сползала со стула. Такое случалось с ней второй раз в жизни. Первый раз она упала почти замертво, когда получила известие, что ее сын убит в бою. Тогда еще Мари-Анжелин не дружила с ней так близко и Альдо с Адальбером не заняли такого важного места в ее жизни.

– Господи помилуй, Джон! – воскликнула Клементина. – Вы снова совершенно правы.

Полковник подхватил маркизу и уложил на диван, а Клементина призвала горничную, приказав принести нашатырный спирт. Сама она принялась обмахивать маркизу веером, а муж налил рюмку коньяка «Наполеон», надеясь этим антибританским напитком воскресить маркизу.

– Я не уверена, что она любит коньяк, – заметила Клементина.

– Никто не приходил в себя от шампанского, – возразил ей муж. – На войне как на войне. В любом случае коньяк лучше вашего нашатырного спирта, пары пощечин и одеколона. И уж, безусловно, действеннее. Для меня это непреложная истина.

Следуя традиции всех приходящих в себя после обморока, госпожа де Соммьер, проглотив горячительное, закашлялась, засопела и неодобрительно туманным оком взглянула на хозяина дома, упрекая его за столь дурной вкус. Но полковник налил и себе из того же хрустального графина более солидную порцию напитка и выпил с видимым удовольствием. Клементина с нежной улыбкой похлопала маркизу по щеке:

– Добро пожаловать во вновь счастливый мир.

– Так это правда? Неужели?

– Конечно! Злые замыслы развеялись, как сон.

– Какими словами мне благодарить вас?

– Не стоит, – отвечала Клементина. – Видеть вас счастливой после такого горя – лучшая награда. Джон выполнил свой долг и ничего больше. И мы с ним так вас любим!

Женщины обнялись, поцеловались, и маркиза, вытерев слезы, улыбнулась, обретя присущую ей жизнерадостность.

– Мы не можем таить такую радость! Надо немедленно сообщить все Адальберу, План-Крепен, но прежде всего, конечно, Лизе! Каждая минута промедления украдена у счастья.

Телефонные звонки последовали один за другим, но час был слишком поздним, чтобы друзья поспешили собраться у Мэри. Да и потрясение было слишком велико, так что маркиза нуждалась в исцеляющем сне и покое.

Чуть позже Мэри позвонила в Рудольфкрон.

И вместе с Лизой поплакала от радости. Даже госпожа фон Адлерстейн, далекая от всякой чувствительности, так неаристократично шмыгала носом, что шестилетняя малышка Амалия со всей серьезностью своих лет поспешила подать ей носовой платок.

Пожилая дама сначала взглянула на нее с удивлением, потом рассмеялась, обняла и расцеловала.

– Какая же ты лапочка! Какая лапочка! – похвалила она внучку.

12. Невероятное

Одни только друзья-спасатели не знали, радоваться им или печалиться и не превратится ли счастье в величайшее горе. Причина была проще некуда. План-Крепен внезапно утратила свои необыкновенные способности. Маятник больше не работал. Она слишком нервничала, и гид-аметист, похоже, умер. Он висел, не двигаясь, и бедной Мари-Анжелин чудилось, что она сходит с ума.