Пролог
Эшафот. Дижон, 1457 год
Древняя римская дорога привела к крепостным стенам. Франческо Бельтрами пришпорил свою лошадь, и она понеслась рысью, словно стремясь поскорее оказаться в конюшне. Небольшая группа сопровождающих его людей с нагруженными мулами тоже ускорила свой ход.
Молодой флорентийский торговец любил Бургундию и ее великолепные вина, но особенно ее столицу Дижон, один из красивейших городов Европы, построенный герцогами, но, к сожалению, редко ими посещаемый. Умевший с детских лет распознавать красоту в окружающих его вещах, Франческо любовался городом с его разбросанными цепью башнями, домами под остроконечными, как шутовской колпак, крышами, его особняками, больше похожими на крепости и изобилующими узкими бойницами, массивными воротами, внутренними мощеными двориками, его храмами, колокольнями, шпили которых тянулись, как крестный ход, и, конечно, восхищался герцогским дворцом, построенным в форме шкатулки, над которым возвышались донжон – главная, самая высокая башня замка, и золоченый шпиль часовни, где были размещены гербы тридцати одного рыцаря ордена Золотого Руна, ордена, ставшего известным не только во всех христианских королевствах, но и за их пределами.
Справедливости ради стоит добавить, что не только памятники привлекали внимание флорентийца. Некий постоялый двор на улице Порт-Гийом занимал особое место на пути его следования. Здесь он постоянно останавливался во всех своих поездках во Францию и Фландрию.
Он высоко ценил не только кулинарные способности хозяйки заведения, но и комфорт, соперничающий, если не лучший, с другими частными отелями, и, конечно, радушный прием папаши Гуте и его жены Бертиль, оказываемый торговцу как одному из постоянных иностранных клиентов «Золотого Креста».
В то декабрьское утро стояла сильная стужа. Сточные канавы сковало льдом, на крышах домов лежал снег, но Франческо, закутанный в теплый плащ с надвинутым по самые брови капюшоном и в меховых перчатках, прекрасно себя чувствовал и радовался жизни. Может быть, потому, что был молод, вынослив, богат и совершенно спокоен: он шел своей дорогой, уверенный как в себе, так и в своем настоящем и будущем. Он потакал своим желаниям, не был лишен доли здорового эгоизма, что выдавало в нем убежденного холостяка.
И это происходило совсем не потому, что наследник одного из самых могущественных и богатых людей Флоренции, купца благородного искусства Калималы, мессира Никколо Бельтрами, был нехорош собой или не нравился дамам. Многие дочери негоциантов, банкиров и даже девицы из благородных семей засматривались на тридцатилетнего молодого человека с открытым лицом и к тому же прекрасно образованного. Живой взгляд его черных бархатных глаз иногда становился нежным и глубоким. Правда, это происходило нечасто. Франческо остерегался женщин.
Как и у любого молодого мужчины, у Франческо были любовницы, но постоянной подруги он не заводил. Иногда он менял женщин, но его выбор всегда падал на красивую, не слишком далекую женщину. Ему доставляло удовольствие дарить своей избраннице красивые вещи и украшения, но он старался всячески избегать всевозможных осложнений в отношениях. Такая сделка вполне удовлетворяла его, но заставляла горестно вздыхать его отца. Старик мечтал видеть в своем городском дворце и на любимой вилле в Фьезоле множество внучат. К несчастью, три года назад он покинул этот мир, так и не познав долгожданной радости. Франческо считал, что для него время выбора еще не наступило, а Никколо боялся, что оно так и не наступит.
Внезапная смерть отца стала ударом для молодого человека. Он не был к ней готов. Дела, оставленные отцом, шли очень хорошо, и Франческо не нужно было с головой окунаться в них. Тем не менее он стал реже навещать друзей и любовниц и весь отдался путешествиям не только по своим коммерческим делам, но и из любви к приключениям.
Приближаясь к Ушским воротам, за которыми начиналась одна из главных улиц города, пересекающая его с севера на юг, Франческо радовался жизни, был доволен своей судьбой и самим собой. Но едва он преодолел глубокий ров с водой, где скопились отбросы из соседних кожевенных мастерских, и увидел замерзших дежуривших солдат, как сердце его, словно в предчувствии беды, сжалось. В облике города было что-то непривычное…
Узкая улица Порт-Уш расширялась и вывела его на маленькую, пустынную площадь. Лавочки уже были закрыты или закрывались, а те редкие прохожие, что попадались на его пути, двигались так быстро, словно их кто-то преследовал. Все они двигались в одном направлении – в центр города, откуда доносился шум толпы. Люди явно спешили на какое-то сборище. И вдруг послышался похоронный звон. Заунывные звуки производил самый высокий колокол церкви Сен-Жана, ближайшей от ворот.
Заинтригованный Франческо приблизился к одному из лучников охраны в шапке, отороченной куньим мехом.
– Можно ли спросить, мой друг? Что здесь происходит? Куда направляются эти люди? Не бунт ли это?
Подняв латной рукавицей железную маску, человек какое-то время рассматривал богатого, элегантного путешественника.
– Если бы это был бунт, то ударили бы в набат, – заметил он. – Это похоронный звон!
