Украденная юность - [15]

Неужели все напрасно? Лишения и невзгоды, ночи, проведенные под градом пуль, смерть Клауса? Напрасно, все напрасно! Ради чего жить дальше, если Германия погибла? Останутся только хаос и большевики. Так его учили в школе.

И зачем он стоит здесь? Зачем?

Смерть — лучший выход, она освободит его от мук, с ней исчезнут навсегда и разочарование и надежды. Смерть — лучший выход. Смерть на поле брани!

Рыдания комом подступили к горлу. Глаза жгло. Шатаясь, Радлов дошел до двери. Скорей отсюда, скорей… На улице он припал горячей головой к статуе «великого Фридриха». Слезы проложили светлые бороздки на его грязном лице, судорожные всхлипывания сотрясали тело.

И тут его нашел Брандт.

Борман еще находился в комнате, а штандартенюнкеру Губертусу Брандту казалось, будто земля уходит у него из-под ног. Неимоверным усилием воли он взял себя в руки, и, только когда рейхслейтер исчез за бронированной дверью, силы оставили Брандта, лицо его исказилось от боли, и он в отчаянии упал на диван, где только что сидел один из его фюреров.

Отец — его единственная надежда — мертв. Невероятно, но тем не менее правда. Этот шумный, грузный человек, грубоватый баварец больше не существует. Никогда не услышит Губертус его басовитого смеха и смачных проклятий. Он любил отца, любил его простоватое обхождение, его грубые шутки, он восхищался отцом и прежде всего хитростью, с какой тот, не считаясь ни с чем, умножал свой капитал, участвуя в политических и прочих аферах. Он хотел стать когда-нибудь таким же, как отец. Этот пышущий здоровьем человек казался ему символом цветущей неиссякаемой жизни. Только теперь Губертус с болью осознал, что потерял и чем был обязан отцу. Исчезла могущественная рука, отворившая перед ним не одну дверь. Теперь он вынужден будет пробиваться в одиночку.

О матери Губертус не вспомнил. С детства его отпугивал ее необычный, странный образ жизни. Он боялся заходить к ней в комнату, вечно погруженную в мягкий полумрак, там даже днем всегда были наполовину опущены жалюзи. Да и позднее он не мог отделаться от чувства неизъяснимого страха. Никогда не влекло его к этой болезненной женщине, которая была последним отпрыском обедневшего офицерского рода. Он был рад, что в доме не чувствовалось ее присутствия. Целыми днями она лежала на диване, листая французские романы. От матери Губертус унаследовал стройную, изящную фигуру, правильные черты бледного лица и тонкие, прозрачные руки. От отца — практичность и беспощадность. Эти особенности его характера взяли верх даже теперь, когда еще не улеглась боль утраты.

Отец погиб. Ему, видно, не удалось прорваться в Мюнхен, и он пал от русской пули. И теперь сын, Губертус Брандт, встанет на его место. При этой мысли сердце Брандта вдруг замерло, потом неистово забилось от волнения. Он встанет на место отца, да, он! А это значит, что он теперь наследник.

И тотчас Губертус снова почувствовал почву под ногами, которую было потерял. Хладнокровно и трезво он подсчитал: «Я наследник множества хуторов, виллы и довольно крупного состояния. Отныне я уже не ничтожный штандартенюнкер, существующий благодаря протекции отца, нет, я отпрыск и наследник депутата рейхстага Отто Брандта. А это кое-что значит».

Эта мысль опьянила его. Досадно, правда, что он не знает, как велико отцовское состояние. Отец никогда не говорил с ним об этом, но Губертус был уверен, что тот посвятил бы его в свои дела, если бы им удалось добраться до Мюнхена. Каковы были планы отца на будущее? Быть может, остались какие-нибудь документы? И где? Прежде всего надо знать, куда вложены деньги, в какие бумаги? И где они хранятся?

Вопрос возникал за вопросом. Подперев голову руками, Губертус размышлял. Где ключ к решению задачи и где найти какую-нибудь зацепку? Может быть, поговорить с гаулейтером? Акции — промышленность — генеральный штаб — Америка? Конечно, отец был весьма предусмотрителен, он сотрудничал с офицерами вермахта, за которыми стояли магнаты промышленности. Не зря открыл он в прошлом году в Мюнхене филиал своей конторы. А он, Губертус, как один из деятелей подпольной организации, должен был осуществлять связь с секретной службой Гелена. «Для нас война не кончится, даже когда русские будут в Берлине», — заявил капитан Юргенс. Стало быть, вот в чем дело: в борьбе с большевиками не забывать и собственной выгоды. Вот что имел в виду отец. Ну и хитрый был человек! «А теперь я встану на его место, и наплевать мне на Бормана и его штурмбаннфюрера Вольфа в Фленсбурге! В Плёне я буду ориентироваться на майора Хаазе, как того хотят офицеры из главного штаба. Так будет надежнее, да и отец хотел того же».

Мысль обрести самостоятельность и власть помогла ему справиться с горем. Он поднялся с дивана и подошел к зеркалу. Лицо снова было хладнокровным, ни один мускул не выдавал его мыслей. «Цель намечена, — подумал он, — но, чтобы достигнуть ее, нужны крепкие нервы. Этого я добьюсь».

Он вышел и на улице наткнулся на обессилевшего, плачущего Радлова.

Прошло несколько минут, прежде чем Радлов узнал штандартен-юнкера. Он слышал, что кто-то с ним заговорил, но отвернулся. Радлов не мог никого видеть, хотел остаться один и выплакать свое горе, прежде чем умереть.