Уголовник - [3]
– У тебя остались стихи его?
– Нет. Он их не записывал, наизусть читал. Писал сначала, когда сидел на особом режиме, город Онега, слышала такой? Потом его перевели, он все выбросил. С хаты ничего не берут, когда уезжают. Так дедами еще заведено. Я его раз спросил – не жалеешь, что из-за какой-то суки малолетней жизнь свою угробил? А он – значит, судьба моя такая в лагерях умереть. Но она – то будет знать в глубине сердца своего, что есть еще люди в этом мире. И тепло ей будет. Вот какой он человек…
Коля отвернулся, но я видела, как покраснели и заблестели его глаза.
– Там такие мужики есть! – Воткнул он в меня снова сухие, жесткие глаза. – Один, представляешь, сидел с сорок пятого года!
– С 1945 года? Сколько же ему лет?
– Да никто не знал уже, сколько ему. Он в шестнадцать лет на фронт сбежал. Дошел до Берлина. Когда обратно ехали, в пьяной драке убил полковника, дали ему двадцать лет и десять лет выселок.
– За что убил, рассказывал?
– С ними девки ехали, все гуляют, сама понимаешь, победа! Ну, девку и не поделили, как оно бывает. Так, кончилась выселка, он поехал строить комбинат бумажный, да так и не смог жить хорошо, опять кого-то убил. Дали пятнадцать лет, потом в зоне одного пришил, добавили. Его все звали дед Беда. Путин помиловал как ветерана. А он идти не хотел. Куда я пойду, говорил, зона – моя жизнь.
– Поговорить бы с таким…
– Такие мало говорят. Воспитание лагеря. Там другой мир. Совсем другой. И люди другими становятся. Кто не меняется, тот не выживает. А Колька все мечтал – хоть одним глазком на живую бабу глянуть. И нажраться так, чтобы не лезло. И чтобы знать, что это не один раз, а всегда так будет. Всегда-всегда…
Коля наполнил портвейном оба фужера до краев.
– Давай. За него. И за людей, которые там. Чтобы бог сука не забывал о них. А что в наших силах, мы уж тут сами сделаем!
Он выпил залпом, не закусывая.
– Мне нужна подруга. В нашей работе много рутины. Надо списываться, созваниваться, договариваться, встречаться с родственниками, отвечать на письма, объяснять, уговаривать…. В общем, тягомотины хватает.
– Хорошо, я постараюсь помочь, чем смогу.
– Нет, так не пойдет! – Замотал головой Коля. – «Помочь, чем смогу» не пойдет. Нужно, чтобы ты мне безраздельно доверяла! Полностью!
– То есть?
Коля посмотрел на меня долгим внимательным взглядом. Красивые, но слишком жесткие глаза…
– Ты могла бы встать вон туда? – Попросил он.
– Куда?
– Вон туда, к той стене.
– Зачем?
– Встань, пожалуйста, я скажу.
Я вышла из-за стола и подошла к стене.
– Сюда?
– Чуть правей.
– Так?
– Да. И не сутулься.
– Ну?
– Постой минуту, сейчас скажу.
– Стою. И чего?
– Помолчи.
– Молчу.
Коля зажег сигарету, его артистическое лицо заволокло дымом. Он отмахнул дым рукой, чтобы не мешал смотреть.
– Долго еще стоять?
Он не отвечал.
– Что ты задумал?
Он продолжал молчать. Его лицо обретало какое-то новое выражение, которое пугало. Мы молча смотрели друг другу в глаза. Он – сидя нога на ногу у стола, заваленного едой, я – стоя у стены. Так продолжалось несколько минут.
– Разденься, пожалуйста, – тихо, но твердо сказал Коля.
– Как раздеться?!? Зачем?!?
– Совсем.
– А если я не буду?
– Будешь.
– А если нет?
– Ты стесняешься своего тела?
– Нет.
– У тебя есть дефекты, шрамы, уродства?
– Нет.
– У тебя месячные?
– Нет.
– Назови причину, по которой ты не можешь показать свое тело.
– Просто не хочу.
– Причина! – Резко повысил он голос.
– Это и есть причина. Не хочу.
– Врешь. Ты уже хочешь.
– Да…, – словно под гипнозом согласилась я, и начала снимать с себя одежду.
– Туфли оставь. – Приказал он.
Коля не отводил взгляда, пока на мне не осталось ничего, кроме туфель, и, затушив сигарету, подошел. Он провел рукой по груди, по спине, потрогал живот.
– Сколько тебе лет?
– Тридцать семь.
– Врешь.
– Нет.
– Я не видел, чтобы у женщин в твоем возрасте было такое тело. У тебя шикарное тело, отличная кожа, хорошая грудь, почти нет растяжек. Ты рожала?
– Да.
– Сколько раз?
– Два.
– Отлично. Просто отлично.
– У тебя было много мужчин?
– Да.
– Десять? Двадцать? Больше?
– Больше.
– Отлично. Ты намокла?
– Да…
– Хорошо. А прикинь, если ты голая и передо мной на коленях, вообще течь будешь как ручей.
– Паркет тебе испорчу, – выдавила я шутку.
– Горничная уберет, – ответил Коля, в заключение осмотра шлепнув меня по заднице. – Я доволен тобой. Одевайся. Туалет-ванна справа по коридору, если надо.
Возвращаясь в гостиную, я врубилась плечом в полку с фаллоимитаторами. Всех размеров, цветов и материалов.
– Выпей. – Коля придвинул налитый до краев фужер.
– На полке – трофеи? – Спросила я, потирая плечо.
– Можно и так сказать, – улыбнулся он. – Я коллекционирую секс-игрушки. Только те, что были использованы в деле. Хобби у меня такое. И для тебя заказал уже. Завтра должны доставить.
– Мы же первый день знакомы. Когда ты успел? И откуда ты знаешь, что мне понравится?
– Заказал вчера. Не понравится – выкинем. Делов-то.
– И что это?
– Игрушка. Чтобы всю тебя заполнить. Прикольная, необычная. Испробую на тебе.
– Засовывать в меня надо?
– Обязательно.
– Гирлянда из трех сарделек?
– Не угадывай. Не угадаешь. Дорогая сука, с прибамбасами. Интересная такая раздвигалка. Самому интересно тебе засунуть и врубить.
«От него остался запах роскоши и сквозная дыра в душе. И еще убийственный контраст между его внешним обликом и тем, что выражал его взгляд. Высокий, голубоглазый, коротко-стриженый, воплощение успеха во всем, на первую встречу он приехал во внедорожнике, на вторую в кабриолете. Холеный вид, безупречность в одежде, в юморе, в сексе и… мертвые глаза. В них та же выжженная пустыня, что и на фото, которое он прислал перед встречей. Солнце и пески до горизонта. Он на мотоцикле, улыбается в камеру одним лицом. Глаза, словно не его и не отсюда, заперты в тесной пустоте…».
«Бампер огромного черного внедорожника запрыгал у моего бока. Левого. Визг тормозов пронзил насквозь и пришил к асфальту. Прожитая жизнь сплющилась до доходчивости комикса, где последней картинкой – смазанные лица прохожих, слетевшая на дорогу сумка, белые пузыри из головы водителя с текстом: „куда ж ты еб…!!!“ и почему-то дворняга с задранной задней ногой. Визг тормозов остановил ее в намерении почесать бок. Тоже левый…».
«Две лысых тефтельки в оспинках риса сиротливо жались друг к другу. Это были, наверное, два брата. Туманным осенним утром они выдвинулись по грибы, но младший, слегка приплюснутый, шумно загребал ногой, и их услышал повар, бродящий неподалеку в поисках отдохновения. Или нет, это пара влюбленных, у которых таки получилось умереть в один день. В погожий октябрьский денек, когда бордовым от желаний листьям хочется унестись подальше, а двум влюбленным тефтелькам слиться в одну большую тефтелину и замереть от счастья…».
«В подвале, переделанном в ресторан, я ждала знакомую. Подвал выдавали бетонный потолок, замазанный серебряной краской, раздутые змеи гофрированных труб и перекрашенные стены с подтеками. Ресторан изображали столики с толстыми свечами, бар в глубине и четыре официанта: две перекрашенные из брюнеток блондинки с короткими ногами и два щуплых натуральных брюнета с кривыми. В отсутствии клиентов они, облепив стойку бара, поглядывали на единственного кроме меня, посетителя – грузного жующего мужчину в песочном джемпере…».
«Третьего января ужинать дома не хотелось. Фантомы останков новогоднего стола, возглавляемые стекшим оливье, загнали меня в ресторан.Возьму что-нибудь легкое и свежее, – думала я, рыгая осетриной. Она потеряла свежесть первой, лежа всю ночь ближе к президенту и демонстрируя ему возросшее благополучие россиян…».
«Мой дядя самых честных правил, не на шутку обрадовался разбудившему его бестактному «тук-тук» в моем телефоне в полвторого ночи по местному времени. «Тук-тук» сопровождал очередное пришедшее мне смс-сообщение. Двадцать смс дядя проспал в кресле перед телевизором, бубнившего на иврите, а двадцать первое его разбудило. Я была у него в гостях и почувствовала себя неудобно…».
Аланна Окан – писатель, редактор и мастер ручного вязания – создала необыкновенную книгу! Под ее остроумным, порой жестким, но самое главное, необычайно эмоциональным пером раскрываются жизненные истории, над которыми будут смеяться и плакать не только фанаты вязания. Вязание здесь – метафора жизни современной женщины, ее мыслей, страхов, любви и даже смерти. То, как она пишет о жизненных взлетах и падениях, в том числе о потерях, тревогах и творческих исканиях, не оставляет равнодушным никого. А в конечном итоге заставляет не только переосмыслить реальность, но и задуматься о том, чтобы взять в руки спицы.
Почему мы так редко думаем о том, как отзовутся наши слова и поступки в будущем? Почему так редко подводим итоги? Кто вправе судить, была ли принесена жертва или сделана ошибка? Что можно исправить за один месяц, оставшийся до смерти? Что, уходя, оставляем после себя? Трудно ищет для себя ответы на эти вопросы героиня повести — успешный адвокат Жемчужникова. Автор книги, Лидия Азарина (Алла Борисовна Ивашко), юрист по профессии и призванию, помогая людям в решении их проблем, накопила за годы работы богатый опыт человеческого и профессионального участия в чужой судьбе.
Логики больше нет. Ее похороны организуют умалишенные, захватившие власть в психбольнице и учинившие в ней культ; и все идет своим свихнутым чередом, пока на поминки не заявляется непрошеный гость. Так начинается матово-черная комедия Микаэля Дессе, в которой с мироздания съезжает крыша, смех встречает смерть, а Даниил Хармс — Дэвида Линча.
В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.
УДК 82-3 ББК 84.Р7 П 58 Валерий Попов. Излишняя виртуозность. — СПб. Союз писателей Санкт-Петербурга, 2012. — 472 с. ISBN 978-5-4311-0033-8 Издание осуществлено при поддержке Комитета по печати и взаимодействию со средствами массовой информации Санкт-Петербурга © Валерий Попов, текст © Издательство Союза писателей Санкт-Петербурга Валерий Попов — признанный мастер петербургской прозы. Ему подвластны самые разные жанры — от трагедии до гротеска. В этой его книге собраны именно комические, гротескные вещи.
УДК 882-3 ББК 84(2Рос=Рус)6-44 П58 Предисловие Дмитрия Быкова Дизайн Аиды Сидоренко В оформлении книги использована картина Тарифа Басырова «Полдень I» (из серии «Обитаемые пейзажи»), а также фотопортрет работы Юрия Бабкина Попов В.Г. Сон, похожий на жизнь: повести и рассказы / Валерий Попов; [предисл. Д.Л.Быкова]. — М.: ПРОЗАиК, 2010. — 512 с. ISBN 978-5-91631-059-7 В повестях и рассказах известного петербургского прозаика Валерия Попова фантасмагория и реальность, глубокомыслие и беспечность, радость и страдание, улыбка и грусть мирно уживаются друг с другом, как соседи по лестничной площадке.
«Начальница была бывшая, а чай настоящий – с мятой, малиной и смородиновым листом. Марина обожала «гонять чаи». Об этом знали все, и несли ей коробки и банки с чаем, которых за трудовую жизнь накопилось на целый шкаф…».
Каждый мужчина знает – женщину можно добиться, рассмешив ее. Поэтому у мужчин развито чувство юмора. У женщин это чувство в виде бонуса, и только у тех, кто зачем-то хочет понять, что мужчина имеет в виду, когда говорит серьезно. Я хочу. Не все понимаю, но слушаю. У меня есть уши. И телевизор. Там говорят, что бывают женщины – носить корону, а бывают – носить шпалы. Я ношу шпалы. Шпалы, пропитанные смолой мужских историй. От некоторых историй корона падает на уши. Я приклеиваю ее клеем памяти и фиксирую резинкой под подбородком.
«Из-за угла немого дома траурной тумбой «выхромала» старушка в черном. Заваливаться вправо при каждом шаге мешала ей палка с резиновым копытом. Ширх-ширх-ТУК! Ширх-ширх-ТУК! – Двигалась старушка в ритме хромого вальса. Я обрадовалась. Старушка не может уйти далеко от места проживания, поэтому точно местная, и, стало быть, знает каждый тупик!..».