С одной стороны — огромный стальной сейф с полуоткрытой дверью в фут толщиной. С другой стороны — дубовая, отделанная медью зарешеченная стойка. За ней два молодых человека — оба с усиками — считают деньги для клиентов. Во всем зале ни одной особы женского пола — ни взрослой, ни ребенка. В глубине зала, за огромным письменным столом сидит важный осанистый джентльмен в деловом костюме и курит сигару; он полностью погружен в серьезную беседу с клиентом. Тот сидит ко мне спиной, но я его сразу узнала. Отец. Важный мужчина при виде меня нахмурился и что-то сказал отцу. Папа встал и с озабоченным видом направился ко мне.
— Что ты тут делаешь, Кэлпурния? Дома все в порядке?
— Все прекрасно, папа, — я показала ему сигарную коробку и сказала: — Хочу открыть счет в банке.
Голос предательски дрожит. Как я это ненавижу, но не идти же на попятный.
— По-моему, это называется сберегательный счет.
Отец удивился:
— Зачем это тебе понадобилось?
Я тут же нашлась.
— Ты же сказал, чтобы мы сохранили наши деньги, вот я и подумала: тут самое надежное место.
Конечно, он сейчас спросит: для чего ты их хранишь? Лучше бы он не спрашивал. Не хочу с ним ничего обсуждать. Не сейчас.
К моему глубокому облегчению, он ничего такого не спросил.
— А, ну да. Я, впрочем, скорее имел в виду мальчиков, а не тебя, но вообще-то это прекрасная идея. Ты послужишь им отличным примером. Пойдем, я тебя познакомлю с президентом банка, и они тобой займутся.
Я сделала книксен и пожала руку важному президенту банка, мистеру Эпплби. Какой он надутый и самодовольный! С чего бы это? Надеюсь, не придется ему пожимать руку каждый раз. У него рука, как большая влажная рыбина. Мистер Эпплби велел мне написать на специальном листе бумаги имя, адрес и тому подобное, потом подвел меня к медной решетке. Я отдала свою сигарную коробку, и один из клерков тщательно пересчитал деньги. Получилось пять долларов пятьдесят восемь центов. Он записал эту сумму в маленькую голубую книжечку и протянул мне. Сказал, чтобы я хранила ее в надежном месте и приносила с собой каждый раз, когда хочу сделать «вклад» или «снятие со счета» и что «проценты» на мой «счет» будут начисляться четыре раза в год.
Мы с папой попрощались, выйдя из банка. Он отправился в контору, а я домой. Я прижимала к себе коробку с моей новой сберегательной книжкой. Я то и дело останавливалась, чтобы полюбоваться на красивую голубую обложку, на которой золотыми буквами было вытеснено «Первый национальный банк Фентресса». И запись самым разборчивым почерком — первый вклад пять долларов пятьдесят восемь центов. И множество пустых линеечек и колонок — там будут следующие записи о моем растущем богатстве. Круто!
Наши с Агги отношения немножко потеплели. Я то и дело старалась выразить ей благодарность за информацию о банке, а она в ответ рассказывала мне о своих «прибылях и вложениях», хотя я не вполне понимала, о чем она толкует. Мы сравнивали, как растут наши сбережения. Теперь, когда я знала ее секрет, она старалась со мной не ссориться. Я и не догадывалась, что она прячет от всех нас еще один секрет, куда более важный.
Примерно в это же время Тревис стал исчезать после ужина и не показывался до самого вечера. И так почти каждый день. Сначала я и внимания не обратила — вокруг столько братьев, за всеми не углядишь. Но как-то утром, по дороге в школу, я заметила, что он какой-то невыспавшийся, руки поцарапаны, на ногах синяки.
— Что с тобой, Тревис?
— Ничего.
— А это что? — я показала на царапины. — Ну, рассказывай.
— А, это… Вчера вечером были всякие проблемы с Грязнулей.
Я резко притормозила.
— Это Грязнуля тебя так отделал?
— Нет, конечно, нет. Он меня никогда не тронет! Это койоты.
— Койоты?
— Ну, не сами койоты, а кусты и всякое такое, пока я бежал.
— Объясни по-человечески, а то приходится из тебя каждое слово клещами тащить.
— Это длинная история, Кэлли.
— Начинай уже, — сил больше нет на эту тягомотину. — Я никуда не тороплюсь.
— Помнишь, ты мне сказала, что псовым надо быть в стае себе подобных, тогда они счастливы?
Ничего такого я не помнила, конечно.
— Вот я и подумал: Грязнуле нужна компания других собак. На прошлой неделе я отвел его на пустырь за баптистской церковью, там всегда свора собак собирается. Хотел, чтобы он с ними познакомился. Но они только зубы скалили почему-то и прогнали его. Наверно, понимают, что он не такой, как они, ну, не совсем такой. Несправедливо это! Это же не его вина, что он родился койпесом. Что ему делать? И без цыплят он не может обойтись.
Да, Грязнуля цыплят любит. Ни до чего хорошего это его не доведет.
— На следующий вечер я опять к нему пришел. Уже почти стемнело, и мы услышали, как койоты тявкают где-то вдали. Знаешь этот звук на высокой ноте, яп-яп-яп, когда они охотятся. Он уши насторожил, и глаза у него дико заблестели. Тут я понял: по-настоящему он койот! Как я раньше не догадался? Он тоже грязный, он им подойдет, пусть обнюхиваются, пусть играют и охотятся вместе. Мне даже сон приснился, что койоты его сделали вожаком стаи. Я разведал, где они собираются — иногда они сходятся вместе на другом берегу реки, прямо под мостом. Пару раз я попытался отвести Грязнулю туда, но мы их так и не видели.
