Ударная армия - [31]

Коробов сбросил мундир, привычно натянул гимнастерку — теперь не так противно было надевать мундир ефрейтора… Надо было выходить из палатки, но что-то еще хотелось сделать Коробову… Свернул ремень убитого немца, положил на вещмешок.

Обвел взглядом палатку, слабо освещенную немецкой свечкой-плошкой… Вчера здесь был и Тимофеевич. Он ждал сейчас Коробова там, на «передке», где минут пятьдесят назад разведчики дивизии выкрали из траншеи ефрейтора, мундир которого теперь был на Коробове.

— Ну, все, — сказал Коробов шепотом и откинул дверь палатки.

Было темно. В вершинах сосен полоскался ветер.

— Ничего не вижу, — сказал Коробов. — Минутку постою, товарищ капитан.

— Темнота сегодня, — сказал капитан. — Вот каску возьмите…

Они шли медленно — капитан, за ним Коробов, в пяти шагах за Коробовым — двое солдат.

Пологий склон высотки. Ручей. Под сапогами — вязкий песок. Траншея. Часовой в плащ-палатке негромко окликнул: «Стой… кто идет?» Капитан ответил: «Свои, Пономарев, свои…» Спрыгнули в траншею. Через двадцать шагов — дверь в блиндаж…

Стоял перед дверью человек, белое пятно лица скрылось, скрипнула дверь…

В блиндаже, куда вошли капитан и Коробов, сидел на нарах Валентин Тимофеевич Рыжов, в новой гимнастерке с погонами подполковника, и старшина — черноусый узбек или таджик в плащ-палатке и каске.

— Покури, Мурад, — сказал подполковник Рыжов, и старшина вышел. — Ну что, братцы?.. Покурим по остатней?

Коробов и капитан сели рядом с Рыжовым на нары, застланные трофейными плащ-палатками.

Коптила «катюша» из гильзы немецкого зенитного снаряда на узкой полке под бревенчатым потолком, было душно. Подполковник раскрыл пачку «Казбека».

— Тесноват мундирчик-то, а?.. — сказал он, усмехнувшись.

— Выбор у беглого лейтенанта был невелик, — сказал Коробов.

— Паскудный фриц попался, — сказал капитан. — Пришлось пришить финкой, по горлу Мурад резанул…

— Приятная подробность, — усмехнулся подполковник. — Ты уж лучше помолчи, Мартынов. Коряво сработали твои парни. Труп додумались оставить под самым носом у немцев. Я приказал перетащить к нашей первой траншее. Ведь по плану было ясно: немец — перебежчик, наш дезертир увидел, что немец вот-вот доползет до траншеи, где дезертир уже готов сматывать удочки… Дезертир боится, что немец ему помешает… Встреча в траншее. Удар ножа. Так?..

— Так, — сказал капитан, хмуря белесые брови.

— А раз так, то больше медали старшина разведчиков не заслужил.

— Слушаюсь, товарищ подполковник.

— Ладно, нет худа без добра… Немцы любят острые ощущения, им понравится, что наш дезертир — парень решительный, полоснул их перебежчика по горлу… Так. Оставь-ка нас на минутку, начальник…

Капитан вышел.

— Ну? — сказал подполковник, подсев поближе к Коробову.

— Струсил я, Валентин Тимофеевич. Гимнастерку снял, надел мундиришко… Я думал, что…

— Кризис готовности — типичный случай. Ну, если ты уже перегорел, то теперь будет легче, Володя. Легче, легче… Будем считать, что после удара финкой ты почувствовал спокойствие, да, да… Якорь поднят, граф Толмачев срезал свои погоны той же финкой, бросил ее в траншее — и…

— А все-таки страшно…

— Так и должно быть. Без страха наш брат не работает. Так, Павлович. Погоны твои уже лежат в траншее, финка — тоже. Сейчас посмотришь на лицо немца… Запомнишь… Когда при твоей ситуации убивают человека — лицо его запоминают навсегда.

— Это я понял, Валентин Тимофеевич. Ты… не говори Сергею Сергеевичу про гимнастерку…

— Надо, Володя. Для тебя надо. То, что сам о слабости рассказал — заменяет две страницы похвал в служебной аттестации… Все хорошо, Павлович. Теперь ты убедился, как жизнь на каждом шагу свои коррективы подсовывает. То немец попался здоровенный, то не сообразили в горячке парни, что приказано было немца решить в траншее, поторопились. Снять гимнастерку ты ведь тоже не собирался?.. Все идет, как, в общем-то, и должно… Ну, что мне скажешь хорошего?

— Сделаю все, Валентин Тимофеевич…

— Ну что ж, это ты хорошо мне ответил. Хорошо…

Они встали, обнялись.

— Спасибо тебе, Валентин Тимофеевич.

— Ладно, ладно, граф… Увидимся.

— Буду стараться, — Коробов улыбнулся.

— Все. Шагаем.

Они постояли в траншее… Выбрались из нее. Капитан и двое солдат стояли возле убитого немца… Коробов присел, разглядывал смутно белеющее запрокинутое лицо… Широкий подбородок с ямочкой… Ровный нос… Светлые волосы упали на лоб… Красивый немец…

— Как звать, а? — спросил Коробов негромко.

— Не надо тебе знать, — сказал подполковник Рыжов.

Коробов медленно выпрямился.

— Все, пошел.

— Иди.

Капитан и двое солдат шагали впереди Коробова.

— Теперь поползать придется, — шепотом сказал капитан. — До фрица триста метров.

Они ползли по шуршащей, пересохшей от зноя траве. Через пыльную полосу проселка. Снова по траве…

— Все, — едва услышал Коробов голос капитана. — Ну, браток… будь здоров…

Горячая ладонь капитана пошарила по плечу Коробова.

— Спасибо… ребята… — Еще что-то хотелось сказать Коробову, и он сказал: — Не поминайте лихом…

Вот уже и не слышно, как уползают разведчики. Коробов уронил мокрое лицо на траву… Этот капитан — последний русский человек, которого… Коробов поднял голову. Едва угадываемая глазами — расплывчатая, зыбкая черта, отделявшая темную землю от неба в августовских звездах… Коробов шевельнулся…