Ударная армия - [25]

Сидел Борзов на корточках перед кафельной печкой и бросал в раскрытую чугунную дверцу какие-то бумажки…

— Ты чего… Николаич?

Борзов голову повернул, на ротного глянул, ничего не сказал.

Понял Горбатов: то матери Юрки Ковшова письма горят. Берег, видно, письма Юрка, в вещмешке таскал всю дорогу…

Горбатов потоптался, потом сел в кожаное кресло.

— Опять выпил, Борзов… Будет.

— Чего это — будет? Я от службы не бегаю.

— Я сказал — будет. Второй день шнапс тянешь. Будет.

— Чего ты на меня орешь, Кузьмич, а? Ежели я тебе ординарец, так ты на меня и…

— Прекрати, Борзов.

— Чего — прекрати?.. Борзо-о-ов!.. Когда я тебя, черта конопатого, из болота на горбу пер… а?.. Ты «Коля» меня звал, а? Коля, брось, да, Коля, брось… А Коля тебя бросил, а? Борзо-ов! Я заслужил у тебя, чтоб… Борзо-ов! Ты со мной… это… вежливо должен! Борзо-ов… Думаешь, я серый? Не-е-ет, Венер Кузьмич… Мне положено — человечий разговор, по-ло-же-но, понял? Я на тыщу годов всякие истории… это… повернул… куда следоват! Понял? Я — русский солдат, а история, стерва, меня слушает… как все одно я тебя слушаю, ежели в траншее мы… Борзо-о-ов! Да, Борзов — русский солдат, понял? Нас немец бил, сволочь? Позорил он нас, немец, а?.. Было. Все было. Так. А где теперь немец? А где теперь Борзов? Во-от. Точка. Россию все народы должны по-честному… все эти народы должны памятники!.. На всех этих плацах, понял? Чистого мрамору… Золота не пожалеть! Законно! А ты мне — Бо-орзо-о-ов. Эх, ротный… Юркины письма палить… а душа у меня? Юрка Лисин без ног домой поехал, Ковшова я тоже не сберег… Березницкого Вечку схоронили… Альку схоронили, девчоночку… В бога мать! Из чистого золоту должны нашему брату памятники!.. Европа!.. Без русского мужика кишки б им выпустил Гитлерюга… слабакам буржуйским! Кофе дуют, салфе-еточки под тарелочку… культу-ура! А против Гитлерюги… Из мрамора чтоб ставили памятники, из золота, понял? За Россию сто лет молиться им, слабакам!..

— К ордену тебя, Николаич, батальонный представил, на «Славу». Две уж «Славы» заработал, а? — сказал Горбатов, кашлянул. — Глядишь, до третьей звезды дотелепаешь потихоньку. Ты уж того, Коля, закругляй поминки-то…

Борзов прикрыл дверцу печки.

— Сто граммов и… делов-то было, а ты… Борзо-ов…

— Будет, Коля.

— Слушаюсь. Перед ужином… похмелюсь — и шабаш. Я понимаю.

13

Человек в Москве читал:

«Подтверждаю уточненные данные по общим принципам системы укреплений на Восточном фронте.

Старшие командиры фронта требовали от Гитлера приказа на устройство за первой полосой обороны (ХКЛ — хаупткампфлиние) второй полосы (гросскампфлиние) — примерно в двадцати километрах от переднего края. Выдвигалась также просьба получить инструкции по обороне, предусматривающие право командиров дивизий отводить основные силы на вторую полосу обороны, оставляя лишь небольшие силы прикрытия и тем самым выводя основные силы из-под огневого воздействия нашего артиллерийского наступления и воздействия авиации.

Однако Гитлер запретил отвод войск, приказав создавать главную линию сопротивления всего в двух — четырех километрах от переднего края обороны.

Считаю, что успех нашего наступления во многом зависит от планирования артиллерийского огня высокой плотности именно на первые километры глубины обороны немцев.

На совещании у Гитлера после последних неудач на Востоке он потребовал стенограмму осеннего совещания по вопросам строительства оборонительных линий, утверждая, что он всегда предлагал строить вторую линию обороны в двадцати километрах от первой. Гитлер сказал: «Какой дурак мог предложить такую ерунду?» — подразумевая действующий приказ о двух — четырех километрах удаления. После начала чтения стенограммы Гитлер приказал прекратить чтение по понятным мотивам — это было самообличение.

Коробов прислал с пути девять сообщений. Суть их — в районе Данцига и Гдыни большая группировка войск. Делает вывод, что ставка Гитлера планирует удар крупными силами во фланг наших армий, выходящих к Одеру. Считает ситуацию опасной. Развернуто строительство полевых укреплений, траншей, дотов, минных полей в Данцигском районе и возле Гдыни. Идет быстрое формирование новых частей из остатков отошедших к Данцигу разгромленных в Польше дивизий и бригад. Номера частей Коробов сможет сообщить, вернувшись в Берлин.

Ускорьте переброску радиста, три действующие рации не справляются с объемом информации.

Привет!

Циммерман».

«Предложение руководства об оставлении поста и отъезде в Швейцарию категорически отклоняю.

Потерять такой источник информации, как наша группа, в нынешней обстановке недопустимо.

Я нужен своей второй Родине — и это самая большая награда для меня лично, как немца и коммуниста.

Жму руки дорогих товарищей!

Циммерман».

14

— Ты косая, косая, косая! — кричит Вовка, и Эми бьет его по голове черепахой. Черепахой Брунгильдой.

Вовка падает на теплый песок, в тень от невысоких зеленых сосенок. Он смотрит на Эми и видит, что у Эми совсем не косит правый глаз, у нее такие красивые голубые глаза, она щурит их от дымка сигареты, она же совсем маленькая, она не может курить, почему же она сейчас… Вовка берет с песка черепаху Брунгильду и смотрит на свои коротенькие загорелые ноги. Он смеется — как же такими ногами идти по песку? Нет, это же не песок, это черное, и снег, лужи тающего снега на этом черном, и так холодно маленьким босым ногам…