Удачи поручика Ржевского - [11]

— Вы ранены, Ржевский? — подскакал к нему Арцимович. — Ваш мундир залит кровью!

— Это, наверно, чужая кровь, — сказал Дмитрий. — Я не чувствую боли в членах своего тела.

— Вы всегда так чудно выражаетесь, — заулыбался корнет и добавил невпопад: — А я так никого и не задел. Зато один раз удачно от пики увернулся… Гусар, потерявших в этой схватке до пятидесяти человек убитыми и ранеными, вывели из боя на исходную позицию и более они в сражении, известном как «битва у местечка Мир», не участвовали. Исход его решила казачья бригада Кутейникова, которую вызвал после утреннего боя Платов от села Свержень. Она подошла к 8 вечера и ударила неожиданно в левый фланг бригады Дзевановского. Схватка была настолько тесной, что ни пики, ни сабли просунуть было невозможно и многие дрались кулаками и даже кусались. В 10 вечера из этой толчеи вырвался один польский полк и помчал к Миру, за ним второй, а каждого улана третьего полка изранили или убили; в плен попало 130 бойцов, в том числе 9 офицеров.

— Вы, Ржевский, становитесь похожи на вещего ворона, — хмуро сказал ротмистр Епанчин на обратной дороге в Несвиж. — Каркнули сегодня на совете и нате вам: поляки опрокинули казаков и вздели на пики нас. Проклятье! Хоть каждого гусара теперь ружьями вооружай и к нему второго номера приставляй — эти ружья заряжать! Вы вот сегодня изловчились и свой взвод все-таки отстояли. А в других трех взводах по 6–8 человек выбыло!

— На кой черт Платову пушки, если он ими не пользуется? — зло ответил Ржевский. — Выставили бы их на дорогу и молотили этих кавалеристов с пиками за милую душу. А выпускать гусар грудью на улан — дурацкая затея!

— Тут казаки нам подгадили, ясное дело, — вяло сказал Епанчин. — Лучше бы с драгунами мы этих улан атаковали. И вы, кстати, правильно поступаете, когда бьете по лошадям. Вот и драгуны могли их на землю поронять, а пеший улан никакой не вояка. Так, мужик с палкой…

Глава восьмая Страсти любовные и военные

Еще один денек отдыха выдался у поручика Ржевского в Несвиже, и он провел его в дамском обществе. Софья и Анна решили посетить с ним самые живописные уголки этого воплощения рая на Земле. По пруду он катал их на лодке и согласился (после настойчивых просьб) показать, как умеет нырять и плавать: на спине, на боку и на скорость, саженками. Заодно они полюбовались его обнаженной плотью (в панталонах, конечно), и Анна завистливо на Софью посмотрела. В роще они играли в догоняшки, а когда он их хватал в объятья (то по очереди, то вместе) хохот и визг поднимались необычайные. При этом Анна изловчилась и подставила раз свою грудь в хищную ладонь.

Догоняшки превратились в покатушки, и тут уж поручик вволю потискал своих чичероне. В завершении этого веселья он схватил сестер под ноги и взвил себе на плечи, после чего побежал, покружил и упал, уронив их на себя. Наконец Анна усовестилась и оставила Софью наедине с ее амантом.

Жаркие поцелуи естественным образом перешли в страстные объятья, а объятья привели к сладостным соитьям: то в одних ландшафтах, то в других. А уж какие способы при этом использовал бывалый кавалер с на все согласной дебютанткой — это, судари мои, заслуживает специального многостраничного описания, но в сей книге оно вряд ли уместно. Под вечер Анна нашла их в той же роще и накормила чрезвычайно вкусными лепешками с молоком. А потом вывела на опушку, где влюбленные были вынуждены расстаться: родители, по словам верной горничной, уже второй раз спрашивали, где носит этих коз недоенных.

Где все эти часы провела Анна, Дмитрий узнавать благоразумно не стал. В расположении эскадрона поручика тоже спрашивали. Епанчин интересовался, готов ли взвод к завтрашнему переходу, в чем вахмистр Токарев дважды заверил, что готов. Заходили корнеты Арцимович и Бекетов, спрашивали то об одном, то о другом, а когда застали пропажу, то накинулись с вопросами: где, когда и сколько. Вопроса «с кем» не было; впрочем, поручик и на прочие вопросы отвечал лишь ухмылками, да поднимал брови все выше и выше, выслушивая фантастические предположения приятелей. Потом наступило утро, и гусары привычно отправились в арьегард армии, а девушки погрузились с «папа и мама» в карету и поехали за авангардом, лишившись трогательного слезного расставания. Уже 1 июля в Слуцке Багратион призвал к себе Платова и Новосельцева и тяжко признал:

— Обозы чрезвычайно нас тормозят, но и бросить их нельзя. У Романово на речке Морочь есть удобная позиция возле моста: встаньте там с артиллерией и упритесь дня на два. На вашу хитрость уповаю, Матвей Иванович, и гусарскую удаль, Александр Васильевич.

— Обережем имущество, Ваше Сиятельство, — заверил атаман, а полковник просто козырнул и оба покинули расположение штаба. Разведчики-казаки доложили Платову, что поляки уже в Тимковичах и теперь это конно-егерский полк под командой Пржебендовского. Ну и битых улан один эскадрон наберется.

— Небитые егеря значит, — усмехнулся Платов. — Это хорошо: им наши хитрости на практике еще неизвестны. И устроил засаду перед мостом в Романове. Гусар же отрядил во второй эшелон, за речкой, прикрывать свою артиллерийскую батарею. Ржевский позицией эскадрона нынче был доволен: речка хоть неширокая (50 метров), да глубокая, с ходу ее не форсируешь. В то же время пару бродов гусары разведали и сосредоточились как раз перед ними: и оборонить можно и в контратаку пойти. Ружьями теперь никто не пренебрегал, за них боролись и во взводе появилось еще 5 трофейных карабинов (после дела у Мира). Поручик сразу скомпановал гусар по двое (стрелок и заряжающий) и заставил отрабатывать соответствующие навыки — пока делать на позиции было нечего. Но вот чу! На дороге показалось облако пыли: то мчались к мосту казаки заманной сотни. Второе пыльное облако было куда больше: за ними гнались сотни три егерей, которые на скаку решили не стрелять.