Ученица Калиостро - [38]

Редко попадается человек, не знающий, что делать с деньгами. Если бы Терентий проведал про эту особенность подопечного — то-то бы обрадовался. Впрочем, он нечто подобное подозревал, только не думал, что недоросль до такой степени нелеп и бестолков.

Но деньги, причем Большие Деньги, были непременным условием Большой Игры. Заполучить их, заполучить именно сейчас, значило возместить себе все провалы и неудачи последних лет.

Значит — вперед, туда, где убивают.

— Вот что, братец ты мой, — сказал Маликульмульк (Косолапый Жанно оставался безмятежен, и по его малоподвижному округлому лицу можно было понять одно — ему безмерно нравится сам процесс курения, с издаваемыми трубкой звуками и размеренным потягиванием теплого дыма). — Тебя и без того ждут немалые неприятности. Поэтому не усугубляй своей вины и давай-ка рассказывай, где ты успел побывать вместе с каретой его сиятельства.

Спрашивать, каковы были причины этого странного путешествия, Маликульмульк не стал. Он уже понял, что в голове у Терентия нарушены какие-то связи, и домогаться объяснений — зря тратить время. Примерно того же мнения был Терентий о голове Косолапого Жанно. Он знал, что за сидение в канцелярии недоросль получает деньги, но полагал это чистой благотворительностью со стороны князя Голицына — надо же, чтобы кавалер, играющий на скрипке для княгини, имел чин и должность, иначе как-то нелепо выходит. И Терентий был недалек от истины.

— Нигде не был, — отвечал Терентий.

Потому что для таких случаев у человека подневольного есть свой ритуал: даже будучи пойманным на очередном безобразии, открещиваться и отрекаться до последнего. Иначе совсем нелепо выходит: кто же облегчает господам труд по выяснению истины, итогом которого будет для виновника домашнее вразумление по спине?

— Коли так, я завтра иду на Родниковую, и все, что узнаю, тут же сообщу его сиятельству, а он прикажет к себе вызвать обер-полицмейстера…

— Батюшка, отец родимый, не погуби! — опять возопил Терентий и повторил попытку ухватиться за недорослевы ляжки.

Но тут уж Косолапый Жанно вскочил с быстротой и ловкостью, неожиданной для всякого, кто не знает медвежьих повадок. А Маликульмульк объявил:

— Ежели ты, черт тебя знает зачем, гонялся за Маврушкой, то должен был побывать и на Родниковой, и на Романовне у Морозовых, и, статочно, на Мельничной! Вот я завтра туда и прогуляюсь!

* * *

Видимо, ангел-хранитель Маликульмулька считал вечерние пешие прогулки из крепости в предместья и обратно полезными для его здоровья. Погода была как раз подходящая для такого увеселения — небо настолько ясное, насколько это возможно в октябре, и дорога относительно сухая, и почти безветренно.

Маликульмульк бодро шагал к Родниковой, и все уступали ему дорогу — коли налетишь на такого осанистого и увесистого молодца, он-то на ногах устоит, а ты сядешь в лужу. Он шагал и думал о даме, похожей лицом на мопса. Думал он также, что у окошка непременно сидит Анна Дмитриевна и разбирает старый галун.

Он подумал, что можно бы заглянуть к Дивовым и сказать хорошую новость: его сиятельство исследовал вопрос и может предложить старому бригадиру место смотрителя в работном доме; не так чтоб очень хлебное, однако для обнищавшего человека, которому приходится кормить невестку и внуков, неплохое, к тому ж, предоставляется казенная квартира в Цитадели. Правда, пройдет еще несколько дней, пока уладится вся бумажная волокита. И Петр Михайлыч вернется на службу — хоть какую, лишь бы получать жалованье.

Подумать-то подумал, и вдруг одна мысль потянула за собой другую: а хорошо бы, чтоб старика не случилось дома. Была бы в комнатке одна Анна Дмитриевна — поговорили бы…

Во всем виноват был мерзавец Терентий! Взбрело ему, видите ли, в дурную башку, что начальник канцелярии женится на горничной! А в итоге Маликульмульк не на шутку задумался: может, не так уж безнадежно потерян для прекрасного пола? Мало ли, что не сбылось в молодости?..

Десять лет прошло, десять лет… где ты теперь, Анюта?..

Можно бы написать в Брянск, отыскать давних знакомцев, разведать. Но вот ведь какая история: в пятнадцать лет сочинив комическую оперу, в восемнадцать — настоящую стихотворную трагедию «Филомела», которая даже была напечатана в «Российском феатре», в одном томе с прославленным Княжниным, писем писать так и не выучился, разве что братцу Левушке. Бывает ли так, чтобы в человеке жил талант ко всему кроме писем?

Анюта — пятнадцатилетняя… тебя больше нет… Ты осталась в том Брянском уезде, где бродили вместе по лугам, сопровождаемые одной лишь кудлатой Фиделькой…

Но как вышло, что все рухнуло? Ведь почти было сладилось! Родители, видя, что в разлуке дочка тает, как воск, и испугавшись не на шутку за ее жизнь, уже дали свое согласие на венчание и написали о том жениху в Петербург. Он получил письмо — и затмение какое-то нашло на обычно ясную голову! Он ведь всегда умел находить деньги — очень даже бойко влезал в долги, чтобы являться к Анюте щеголем! А тут, какая-то несвойственная ему гордыня вдруг вылезла на свет и принялась распоряжаться! Нет, гордым он был, по-своему гордым, умел дать сдачи обидчику, но с чего взбрело ему на ум, будто родители Анюты — обидчики? С чего написал то нелепое письмо: денег-де сейчас не имею и в Брянск к вам приехать не могу, а коли угодно, прошу осчастливить — привезти невесту в столицу, где может быть немедленно устроена свадьба. Неужто не мог написать ласковее, разумнее? И что тут хорошего могло выйти кроме оскорбления для родителей Анюты и решительного отказа?