Убийство времени. Автобиография - [64]

14. Женитьба и отставка

Грация работает в Риме — у нее большая квартира рядом с университетом, с садом на крыше и с изысканной мебелью. Я провел заключительные годы моей академической карьеры, преподавая в Цюрихе, и сейчас я сижу на крохотном чердаке в Майлене, на берегу Цюрихского озера. Мы (пока что) не начали жить вместе постоянно. Однако я часто навещаю Грацию, а она иногда приезжает ко мне. Я только что вернулся из Рима. Мы позавтракали, а после и пообедали на теплом октябрьском воздухе, окруженные цветами и инспектируемые осами, которые соорудили гнездо прямо над нашими головами, а из углубления в стене на нас взирала строгая мадонна. В ноябре (1993 года) исполнится десять лет, как мы вместе — пять лет из этого срока мы женаты. Но приехав в Рим в этот раз, я чувствовал себя так, словно бы я иду к женщине, которую встретил только что и сразу же влюбился. «Как она будет выглядеть?» — спрашивал я себя. Как она меня примет? Каким будет настроение этих будущих дней? Кажется невероятным, что когда-то я чувствовал себя, словно в тюрьме, и пытался от нее сбежать. Все дело было исключительно в моем воображении — Грация очень независимая личность. Ее огорчали мои поступки, но она откликалась на них с юмором, терпением и твердостью. Если бы она вела себя иначе, наши пути бы разошлись, и я бы так никогда и не понял, что значит любить кого-то по-настоящему.

Мы познакомились совершенно случайно. Грация рассказывает, что весной 1983 года она ехала на поезде по Германии. В какой-то момент в купе ворвалось облако свежего воздуха и зашли двое мужчин с лыжами и другими принадлежностями для горного спорта. Завязался разговор, и Грация упомянула, что собирается ехать в Беркли. Тогда один из них будто бы сказал: «В таком случае вам нужно поглядеть на Фейерабенда — должно быть, это восхитительный человек».

Я вовсе не чувствовал себя «восхитительным», когда начал свой семинар в том осеннем семестре. Я помирал со скуки. По своему обыкновению я приходил, садился, вынимал свой ежедневник, поворачивался к сидящему рядом со мной и спрашивал: «Ну и чем же вы будете нас развлекать?» Такой вопрос всегда вызывает удивление и испуг. Некоторые из студентов в ужасе поглядывали на дверь, а другие старались притвориться невидимыми. В конце концов они успокаивались и им, кажется, становилось интересно происходящее. Покончив со своими заметками, я прощался и уходил. На первый семинар Грация не явилась.

На второе занятие она пришла с опозданием. Вскоре я понял, что это не случайность, а правило. Ближе к концу семестра она сообщила мне, что крайне разочарована. Она ожидала увидеть захватывающие дух представления от человека будто бы «восхитительного», но прослушала только студенческие доклады, которые время от времени прерывались репликами других студентов, сам же я не говорил почти ничего. Однако это была ее собственная вина. Время от времени в начале очередного семинара я произносил речь на пять-десять минут. Когда я узнал Грацию лучше, мне часто хотелось, чтобы она пришла на занятие. «Вероятно, ее бы это впечатлило», — размышлял я про себя, излагая некоторые из своих неотразимых идей. Тем не менее, она приходила всякий раз — хотя и опаздывала.

По прошествии нескольких недель мы начали заговаривать друг с другом. Я обрадовался, когда столкнулся с ней в юго-восточном углу библиотеки. Это случилось так внезапно, что я просто поздоровался и пошел дальше. Хотел бы я остановиться и немного с ней поболтать! В другой раз, в супермаркете на углу Седар-стрит и Шаттак-авеню, где я покупал еду, мы снова столкнулись и на на этот раз уже поговорили. Я спросил: «Где вы живете?» Она отозвалась: «Это маленькая улица, ее название вряд ли будет вам знакомо». «Но все же скажите». Она ответила: «Миллер-авеню», — то есть прямо за углом от того места, где жил я сам. Однако мы никогда не сталкивались там, потому что выбирали разные дороги, чтобы попасть в центр города. Теперь мы вместе ходили обедать, ужинать, в театр и в кино, а также совершали длинные пешие прогулки по Берклийским холмам.

Грация хотела детей. Она сказала об этом буквально в первые дни, когда завязывались наши отношения. Но я сказал — нет. Мало того — весь этот разговор показался мне просто инопланетным. Я — семьянин? Дети — какие еще дети? Ни за что на свете!

Постепенно мое отношение изменилось, но нельзя сказать, что я образумился. Напротив, разум не переставая производил отличные доводы против отцовства. Но, кажется, я стал понимать — непосредственно и интуитивно, — что дети значили для Грации, и я стал чувствовать почти то же, что и она сама. Согласие наших чувств, а не интеллектуальное озарение заставило меня изменить свое отношение. В 1989 году в Беркли мы поженились — на тот момент мы оба были готовы обзавестись детьми.

Будучи импотентом, я нуждался в помощи врача. Раз в месяц я ездил в Рим — то надеялся на успех, то боялся, что все получится. Кажется, мы предприняли восемь попыток. После этого взбунтовалась моя простата. У меня и раньше были инфекции, но я вылечивал их разными антибиотиками. В этот раз стандартные средства не помогли. Меня лихорадило, у меня были боли и судороги. Однако я продолжал жить как обычно — сочинял статьи, ходил в магазин за едой, готовил, стирал. Как-то раз судороги застигли меня за рулем, так что я въехал в стену и раскурочил машину. Мой врач сразу отправил меня в больницу. Потребовалось три недели на то, чтобы укротить инфекцию, после чего простату пришлось удалить — на выздоровление потребовалась еще неделя. После этого наши и без того невеликие шансы на то, чтобы завести детей, снизились практически до нуля. Однако мы не сдавались.