Несколько лет тому назад я заинтересовался моими предками и ранними годами моей жизни. Непосредственным поводом, подтолкнувшим меня к этому, стало 50-летие объединения Австрии и Германии. Я наблюдал эти события из Швейцарии, где в то время преподавал. Тогда австрийцы приветствовали Гитлера с необычайным воодушевлением. Теперь до моего слуха доносились суровые порицания и громовые воззвания к человечности. Не все они были неискренними, и в то же время звучали они пустовато. Я решил, что это потому, что все говорится слишком общо, и подумал, что рассказ от первого лица, возможно, станет лучшим способом взглянуть на историю. К тому же и мне самому стало довольно любопытно. После четырех десятилетий преподавания в англо-американских университетах я почти позабыл свою жизнь в Третьем Рейхе — сначала были студенческие годы, за ними последовала военная служба во Франции, Югославии, России и Польше. Теперь даже мои родители стали для меня чужими. Кто были эти люди, которые вырастили меня, обучили какому-то языку, сделали меня тем нервным оптимистом, которым я по-прежнему остаюсь, и которые все еще иногда вторгаются в мои сны? И как вышло, что я стал своего рода интеллектуалом, даже профессором, с регулярным заработком, репутацией пройдохи и чудесной женой?
Не так-то просто ответить на все эти вопросы. Я никогда не вел дневника; я не хранил писем, даже если это были письма от нобелевских лауреатов; я даже выбросил семейный альбом, чтобы освободить место для книг, которые в тот момент считал более важными. Единственные бумаги, которые уцелели, скорее случайно, чем от большого желания их сохранить, — это свидетельства о рождении, бракосочетании и смерти моих родителей, а также дедов с бабками и отдельных прадедов и прабабок. Мой отец собрал все эти документы в 1939 году, когда австрийские гражданские чиновники должны были подтвердить свое арийское происхождение. Начав с тех документов, которые у нас уже были, он начал писать запросы в церковные приходы, использовал их ответы для дальнейших запросов и так проработал историю в глубину до тех времен, о которых уже не осталось никаких сведений. Кроме того, у меня есть официальные документы о военной службе моего отца, мои школьные аттестаты, административные бумаги, касающиеся моей службы в немецкой армии (Soldbuch), а также записная книжка с лекциями, которые я читал в 1944 году. Наводя порядок в своем гардеробе перед отъездом в Италию в 1989 году, я откопал еще кое-что. Это были письма, карманные календари, счета, номера телефонов, фотографии и документы, о существовании которых я совсем позабыл.
На основании этих документов я могу сообщить, что мой дед по материнской линии женился на женщине, которая была на двадцать лет моложе него; что рождение моей матери было узаконено через двадцать два года после того, как она появилась на свет; что мой дед по отцу был незаконнорожденным сыном Хелены Фейерабенд, чей род занятий был «гастролерша» (Gästin); что он заменил букву «i» в фамилии Feierabend (Feierabend — распространенное слово, означающее конец работы, шабаш) на более экзотический «игрек»; и что он женился на Марии, урожденной Бизяк или Пезяк, словенке из местечка Бохиньска Бела. Я познакомился с Марией, когда мне было семь. Она сидела в углу большой комнаты, одетая в черную крестьянскую робу. Хотя она уже была слегка не в своем уме, она все еще выглядела величественно. Она заговорила со мной на немецком с сильным акцентом и поведала историю двух своих замужеств. «Я вышла за железнодорожника, — сказала она, — он умер; но я сразу же — эти два слова она произнесла громче остальных — вышла за другого железнодорожника». Потом она повторила эту историю сначала. Еще она рассказала мне о том, как улучшила свое зрение, промывая глаза мыльной водой. «Это больно — но потом глаза видят лучше». Я виделся с ней один-единственный раз. Это было очень давно, и я был смущенным маленьким мальчиком — но я часто думаю о ней с грустью и чувством утраты.
У моего отца было два брата и две сестры. Дядя Каспар был лысым господином с дерзкими усами, а кроме того, у него не было указательного пальца. Практически по каждому вопросу он имел очень твердое мнение. «Дисциплина полезна для души», — говорил он мне и подкреплял сказанное затрещиной. В шестьдесят пять он женился на двадцатилетней; когда ему было шестьдесят шесть, они развелись. Тетушка Юлия была мрачной старой девой со скрипучим голосом. Она пыталась выйти замуж, но оставила все попытки после того, как один из потенциальных супругов отчалил с ее сбережениями. После смерти моей матери, в годы войны, она присматривала за домом, где мы жили. Когда она покинула нас, вместе с ней покинули нас и серебряные ложки, вазы, деньги, масло и мука (редкие в военное время).
