Убийство времени. Автобиография - [60]

Через год меня пригласили прочесть пробную лекцию — два часа на абсолютно любую тему. Герхард Хубер и его жена приняли меня, и мы отобедали вместе. Когда вся эта церемония закончилось, Хубер сказал: «Я взял с собой жену, потому что она хорошо разбирается в людях — я так не умею». Кажется, я прошел это первое испытание — и оно было решающим.

Лекция была назначена на пять часов. К этому времени я уже чувствовал усталость. Хубер представил меня, и я начал говорить. Но в этой аудитории не было ни стола, ни стула, ни даже кафедры, на которую можно было бы опереться. Мне пришлось всю лекцию расхаживать по залу. Это может показаться пустяковым делом, но я подволакивал ногу и у меня были проблемы с кровообращением, так что мне потребовалась вся сила воли, чтобы все это пережить. Через сорок минут я замолчал. Потом, глядя на слушателей, я воскликнул: «Ну скажите хоть что-нибудь!» И они сказали очень многое, в том числе и довольно агрессивно. Я отвечал в том же духе. Один господин, по виду профессор, обвинил меня в том, что я пытаюсь вернуться в Средневековье. В ответ я спросил: «Что вы знаете о Средневековье? Знаете ли вы труды Буридана или Орема? А сколько строк вы прочли из Фомы Аквинского?» Он выбежал из аудитории с яростью и отчаянно хлопнул дверью. Мало-помалу вопросы закончились и слушатели стали покидать лекционный зал. Я подумал: «Наконец-то всему конец!» Но не тут-то было — после этого я еще должен был встретиться с приемной комиссией, состоявшей из Хубера, ван дер Вардена, Жана Херша (это был ученик Ясперса, и он был в той же мере переполнен нравственным духом), президента и прочих.

К этому моменту я был сыт по горло — и мои ответы это ясно продемонстрировали. Президент спросил: «Почему вы хотите приехать в Цюрих?» Я отвечал: «Потому что мне не сидится на месте и я люблю перемены». «А почему вы выбрали Швейцарию?» — «Здесь много платят, а преподавательская нагрузка минимальна». Я не кривил душой. Переезжая из одного города в другой, я уяснил, чего именно хочу: перебраться в другое место из Беркли, предпочтительно — в Европу, с большой зарплатой и чтобы у меня было поменьше лекционных часов. Затем кто-то затронул проблему истины. Я объяснил, что воспринимаю это понятие как инструмент риторики — мне он нужен для. ловли мух, но в остальном я не отношусь к этому понятию серьезно. Ван дер Варден сказал: «Но ведь даже мы, математики, говорим об истине». И так далее, и тому подобное. На следующее утро я улетел в Лондон, чтобы оттуда отправиться в Беркли. Я уезжал с твердым убеждением, что Цюрихский политех теперь не захочет прикоснуться ко мне даже трехметровой палкой. Но я недооценивал швейцарцев.

Чтобы составить обо мне более ясное представление, они связались с философами из Беркли и других мест — в том числе с теми, кто специализировался на философии науки. На мой шестьдесят пятый день рождения Петер Шиндлер, бывший тогда заместителем президента, послал мне выборку из отзывов, которые они получили. Вот некоторые из них:

«У Фейерабенда репутация непоседы».

«По всей видимости, ему нравится коллекционировать предложения о работе».

«Он бесноватый, склонен к succès de scandale и многих коллег довел до исступления».

«Он постоянно находился в конфликте с комитетом курса. Не уверен, хорошая это или плохая рекомендация» (должно быть, этот отзыв написал кто-то из Беркли).

«Я бы ни при каких обстоятельствах не взял его в Цюрихский политех».

«Если бы мне пришлось решать, принимать его на полную ставку или никогда не видеть, я совсем не уверен, что бы я предпочел».

«В общем и целом мне представляется, что утверждение его кандидатуры замечательно послужит ко славе всякой философской кафедры».

И так далее.

На следующем этапе (но я пока что об этом не знал), комитет сузил выбор до двух претендентов — теперь в списке остались только Шойрер из Бельгии и я. Было принято решение, что каждый из нас будет читать по одному курсу лекций, раз в семестр. В то время я проводил часть своего времени в Беркли, а вторую часть — в Касселе. Приняв во внимание этот график, Цюрих предложил мне приезжать на два дня каждые две недели и читать лекции по два часа в день. Я был очень удивлен и согласился. Я прочел свой стандартный курс по философии науки, все еще без стула или стола, ковыляя по аудитории и до крайности утомляясь. Этот курс посещал Хубер, бывали и Примас с ван дер Варденом, а также другие профессора. Значительно позже Примас рассказал мне, что в числе слушателей был один химик, который озлобился с первой же лекции. Вторая разозлила его еще больше, но он все равно продолжал приходить. Многие студенты — из Цюриха и из других институтов — испытывали подобные чувства, о чем и говорили мне совершенно прямо. Ван дер Варден прерывал меня и приводил возражения, и мы живо обменивались репликами. После лекций я отправлялся в гостиницу («Отель Леонек» у подножия холма), валился в кровать и читал один дз детективов, купленных на вокзале. Я жил прекрасной жизнью. Но ван дер Варден высказывал озабоченность: «Это не доведет вас до добра».

Еще одна долгая пауза в воспоминаниях. Покинув Кассель, я решил остаться в Беркли и прекратить шастать по миру — мало-помалу я приспособился к американскому образу жизни. Я выучился водить, купил машину и дом на Берклийских холмах, а также начал посещать факультетские собрания, которых раньше избегал. «Почему бы и нет?» — сказал я себе; ведь Беркли — мой дом, а университет — мой источник дохода, так что я мог бы стараться и посильнее.