Убийство времени. Автобиография - [37]

Сначала Агасси тушевался — он не доверял бывшему нацистскому офицеру. Но Поппер велел ему наладить контакт, и Йоске действительно попытался это сделать. Сидя в автобусе, мы представляли собой знатный дуэт. Я делал замечание mezza voce. Йоске возражал, слегка повышая голос; я отвечал уже в forte; Йоске переходил в fortissinto — и так до тех пор, пока другие пассажиры не начинали требовать, чтобы мы заткнулись. Во время наших визитов к Попперу мы поглощали печенье и перескакивали с одного предмета на другой. Я помню, как пытался объяснить так называемое доказательство фон Неймана, но у меня ничего не вышло.

Через Йоске я познакомился с Маргаретой Бубер-Нейман и Мартином Бубером. Маргарета была политзаключенной — сначала при Сталине, а затем, после пакта между ним и Гитлером, — при Гитлере. После войны она начала читать лекции о своем опыте. Теперь на нее стали нападать академические леваки, которые терпеть не могли ее критику сталинской России и обвиняли ее в том, что она — подсадная утка ЦРУ. Однако она не озлобилась — лишь удивлялась тому, что люди могут вытворять друг с другом. Мартину Буберу нужен был переводчик для вступительной речи (он только что стал почетным доктором), и Йоске рекомендовал меня. Я повстречался с Бубером в холле гостиницы недалеко от Гайд-Парка. «Мне следует переводить дословно или передавать атмосферу?» — спросил я, потому что содержание речи от меня ускользало. «Атмосферу! — сказал Бубер. — Атмосферу!»

Йоске был настойчивым малым с высокими нравственными стандартами (вероятно, таким он и остался сейчас); он критиковал меня справа и слева. В некоторых случаях я спорил с ним, в некоторых — поддавался, но так как у меня не было отлитого из железа взгляда на мир, я плавал ровно так же, как делал это в нацистские годы. Вот один из примеров: в 1955 году Артур Пап попросил меня перевести его учебник по аналитической философии на немецкий. Я начал работать. «Да ты преступник, — сказал Йоске. — Это плохая книга». Как попугай, я написал Артуру: «Я не буду переводить дальше — это плохая книга». Теперь проблема заключалась не в том, что я пошел за Йоске, несмотря на то, что сам был другого мнения; нет, проблема была в том, что мое восприятие мира было неустойчивым и его можно было легко изменить. Сначала я считал, что книга была вполне себе; после того, как ее раскритиковал Йоске, она мне уже не нравилась. Я думаю, что многие юные люди — скажем, между пятнадцатью и семнадцатью годами, или, если говорить о сегодняшнем дне, между семью и десятью годами — имеют столь же неустойчивые ощущения и взгляды. Они смотрят на мир особенным образом, и в то же время малейший нажим может заставить их изменить точку зрения. Хороший педагог уважает эту неустойчивость. К несчастью, большинство работников образования используют ее для того, чтобы «преподать правду» — так они называют процесс передачи своих тщедушных идей.

Йоске побуждал меня стать верным попперианцем. Мне это представляется делом загадочным. Как я уже сказал, идеи Поппера были очень соблазнительными, и я уже попал под их очарование. Зачем Йоске нужно было толкать меня дальше? Я могу это объяснить только тем, что не был заворожен ими абсолютно и моя недостаточная преданность была заметна. В самом деле, я всегда медлил, когда доходило до провозглашений веры — даже в частном порядке, не говоря уже о публичных признаниях. Я словно бы говорил сам себе — фальсификационизм, возможно, работает; но почему я должен вести себя так, как будто это святая скрижаль? Почему, например, я должен ссылаться на Поппера на каждой странице и в каждой сноске всего того, что я пишу? Я не колебался, когда говорил о том, сколь многому я научился у Виктора Крафта, который прочел мою диссертацию и предложил ряд поправок, или у Тирринга который был [для меня] не только интеллектуалом, но и нравственным примером, или у Холличера. Это был вопрос личного отношения: я был благодарен и говорил об этом. Однако здесь я, кажется, вступал в царство религиозного пиара, групповой динамики или интеллектуальной жадности — и все это было не по мне.

В начале 1953 года Поппер обратился с просьбой продлить мою стипендию. Он в этом не преуспел. «Ерунда, — сказал он. — Я попрошу дополнительные средства, и вы будете работать моим помощником». Я покинул Лондон летом 1953 года и вернулся в Вену.

Здесь я оказался втянут в разнообразные дела. Поппер попросил меня перевести его «Открытое общество». Крафт предложил мне писать статьи (по методологии и философии природы) для французской энциклопедии, а Библиотеке Конгресса требовался обзор послевоенной академической жизни в Австрии. Я принял все три предложения — заняться мне было нечем и нужны были деньги. Переводить Поппера было легко. Я напечатал первый вариант на допотопной пишущей машинке, несколько раз перечитал его и продиктовал секретарю окончательную версию. Я был все еще мало знаком с тонкостями английского языка и предпочитал парафраз переводу — так что я ушел далеко от оригинала и Поппер был не очень доволен тем, что получилось.

Я прочел почти всю литературу по темам для энциклопедических статей и написал отличный текст с подробными библиографическими очерками. Редакторы сделали внушительные сокращения и вовсе выбросили библиографию. Обзор австрийской интеллектуальной жизни требовал походов в библиотеку; кроме того, я посетил и университетские учреждения, и частные организации, и поговорил с профессорами, ассистентами, политиками, психоаналитиками, журналистами — и так далее, и тому подобное. Виктор Франкл пригласил меня послушать лекцию, которую он прочитал накануне; он поставил пленку, запустил аппарат, и мы сели за стол, радостно предвкушая прослушивание. Аппарат сказал: «Дамы и господа, сегодня у нас есть…» и сразу же замолчал. Оказалось, что микрофон отсоединился и что Франкл говорил, обращаясь всего лишь к полусотне людей, а не к вечности. Окончательный текст получился довольно представительным (две сотни машинописных страниц с одинарным интервалом, в сжатой манере) и давал хорошее представление о том, что было достигнуто с 1945 года; однако этот текст снова не был опубликован так, как я его написал: переводчик (оригинал был на немецком) опустил около трети текста и искалечил все остальное. Я получил за свою работу 1000 шиллингов — не барсук чихнул.