Убийство времени. Автобиография - [31]
Инге была владелицей молочного магазина на первом этаже дома, в котором я жил. Я и раньше ходил туда, чтобы купить йогурт или что-нибудь съестное. Когда предприятие перешло к Инге, я начал испытывать томление — я чувствовал себя счастливым в ее обществе. Вскоре мы стали вместе выходить в свет — в бары, в оперу или на длинные прогулки. У Инге был мотороллер — я садился позади нее, молился всем святым, которых мог вспомнить, и мы уносились прочь. Затем ее муж начал преследовать нас. Он выскакивал из кустов, когда мы гуляли по парку, появлялся словно из ниоткуда, когда мы обнимались на скамейке в парке, шел за нами по пятам, когда мы выбирались за город. «Gott im Himmel!" («Боже святый!») — восклицала Инге, когда видела его машину, и сильнее давила на газ. Пару раз она меня чуть не уронила. В конце концов этот джентльмен предложил поговорить, как «мужчина с мужчиной». Мы встретились в кофейне. Так мы и сидели — Инге посередине, муж справа от нее, я слева. Точных подробностей этого разговора я не припомню, но он был примерно таким. Он: «Забирай ее. Я ухожу». Я: «Нет, нет, вы ее муж — это я ухожу». После этой встречи мы все разошлись по домам. Через час Инге позвонила (что означает, что она позвонила моей соседке снизу, фрау Тифенбахер — также замужней даме, которая погуливала с моим папой), завела разговор как ни в чем ни бывало и спросила: «Ну и где мы сегодня поужинаем?» Я слышал, что она развелась и снова вышла замуж. Смог бы я ее узнать, если бы встретил на улице теперь — тридцать пять лет спустя? В этом я совсем не уверен.
Однажды я нашел в своем почтовом ящике записку: «Меня зовут Шейла Портер. Меня послала к вам Элизабет Энском» — и номер телефона. Я позвонил. «Не хочу вас беспокоить. Когда будет удобно зайти?» Мой ответ (по словам Шейлы): «Вы в любой момент потревожите меня, поэтому время визита не важно». Вскоре после того, как Шейла заявилась, мы начали спорить. По мнению Шейлы, люди могут жить вместе, только если у них есть похожие интересы. Для меня схожесть интересов была смертельно опасной; она вела к скуке и разобщению. Шейла прибыла из Южной Африки; она изучала философию и искала работу. Вероятно, при помощи своего брата (музыкального критика Эндрю Портера) она стала пресс-атташе Ковент-Гарденской оперы, помощницей Сола Юрока[30]. После смерти Юрока она перешла работать в Сити Опера, но не поладила с Беверли Силлз. В течение нескольких лет она разрешала мне останавливаться у нее В Лондоне; в свою очередь, она прожила год в моей венской квартире. Кроме того, она еще и расписала там стены — к моему огорчению. Недавно я получил от нее письмо из Нью-Йорка — она спрашивает, где я и как.
Я упомянул любовные увлечения, разговоры, прогулки — но ни слова не сказал о сексе. Не потому, что я что-то недоговариваю. Во многих случаях его просто не было. Мы флиртовали и прекрасно проводили время.
Но вопрос секса, конечно, никуда не исчезал. И когда он вставал ребром — я обычно шел на попятный. Ведь я страдал бессилием и никогда не знал, как дама отреагирует на это. Не однажды я вызывал изумление, и даже ярость, когда в решающий момент направлялся к двери и исчезал. Когда меня все-таки удавалось затащить в постель — случайно или по причине того, что моя страсть делала меня неудержимым, я тщательно запоминал каждое движение и каждый звук, который я слышал, и пытался дать удовлетворение способами, отличными от обычной процедуры (если мы предположим, что такая стандартная процедура существует). Кажется, мне это удавалось — по крайней мере, иногда. Более того — некоторые женщины говорили мне, что никогда не испытывали такого оргазма раньше. Проблема была в том, что, хотя мне и нравились первые этапы встречи, и я был более чем рад следовать подсказкам и открытым инструкциям, которые я получал, я никогда не испытывал оргазма сам. Наблюдая радостные конвульсии моих партнерш, я часто чувствовал себя довольно нелепо. Подруга Жаклин — очаровательная женщина, в прошлом выступавшая за олимпийскую сборную Югославии и на двенадцать лет старше меня, пыталась решить эту проблему, но безуспешно. Тем не менее мы провели вместе два года — и теперь возникла новая трудность: чем больше я был влюблен, тем больше я ненавидел рабство, которое эта любовь, казалось, подразумевала. Я снова предпринял отступление, на этот раз другого рода, но это не сработало. Свобода, которой, как мне мнилось, я достиг, была столь же удушающей, как наваждение, которое я хотел оставить позади. Потребовалось много лет, чтобы этот цикл зависимости, изоляции и новой зависимости принял более сбалансированный вид.
