Убийство времени. Автобиография - [30]

В 1949,1950 и 1951 годах я отправился в свои первые заграничные поездки — побывал в Дании (кажется, там я был трижды, в том числе и в летнем университете в Аскове, под Копенгагеном), в Швеции (Лунд, Стокгольм и Уппсала) и в Норвегии (в летнем университете в Устаосете). Мои поездки оплачивала «Австрийская высшая школа». В те годы путешествовать было невесело. На выезде нужно было проходить проверку союзных войск, то же самое и на границах — немецкой и датской; поезда ходили медленно, не отапливались и были скверно оборудованы. Впрочем, меня это не заботило — в военное время с транспортом все было во сто крат хуже.

В Дании я имел долгую беседу с Луи Ельмслевом[25], «Основы лингвистической теории» (Оmkring sprogteoriens grundlöggelse) которого я только что прочел. Я встретился с Транекер-Расмуссеном, который развивал феноменологический подход, созданный Эдгаром Рубином, и участвовал в некоторых его экспериментах. Йорген Йоргенсен[26], автор чудовищных размеров труда по истории логики и несколько более компактной книги о биологии, принял меня с большой обходительностью и рассказал несколько анекдотов о теологии в Дании. В Швеции мы с Жаклин сначала остановились в гостинице в Стокгольме, а затем в студенческом общежитии в Уппсале. Я прочел доклад о простых утверждениях в философской ассоциации — в числе слушателей были Марк-Вогау (которого я раскритиковал), Халльден и Хедениус[27]. Вернувшись в Стокгольм, я отправился на семинар Ведберга по Беркли и на лекции Оскара Кляйна об общей теории относительности. Я понимал то,  что говорил Кляйн, но мой шведский был недостаточно хорош для того, чтобы поддержать дискуссию на семинаре.  В Аскове я также повстречался с Нильсом Бором. Он пришел прочесть публичную лекцию и провел семинар — и то, и другое на датском. Я готовился, читая газеты и философские статьи, и понял каждое слово в лекции. Это было большим достижением. Ходил слух, что Бора невозможно уразуметь ни на каком языке. После окончания лекции он ушел, и дискуссия продолжалась без него. Некоторые из выступавших нападали на его качественные аргументы — казалось, что там много оговорок. Сторонники Бора не прояснили его аргументацию — они лишь сослались на возможное доказательство у фон Неймана, и тут спору пришел конец. Теперь я весьма сомневаюсь в том, что те, кто упоминал это доказательство, за исключением одного или двух человек, смогли бы его объяснить. Я также уверен, что их противники не имели понятия о частностях этого доказательства. Однако, словно по мановению волшебной палочки, единственное имя «фон Нейман» и единственное слово «доказательство» заставили возражающих замолчать. Я счел это весьма странным, но с облегчением вспомнил, что сам Бор никогда не использовал такие уловки.

На семинаре я снова растерялся. Бор сел, закурил трубку и начал говорить. Он забывал затягиваться, зажигал трубку снова, так что вскоре перед ним выросла целая гора спичек. Он говорил об открытии, согласно которому квадратный корень из двух не может быть ни целым числом, ни дробью. Ему это представлялось важным событием, так что он все время к нему возвращался. По его мнению, это событие привело к идее [иррационального] числа, которое имело некоторые свойства целого числа и дроби, но при этом изменяло другие их свойства. Ханкель, которого упомянул Бор, называл идею, скрывающуюся за этим расширением понятия, принципом неизменности правил вычисления. Переход от классической механики к квантовой механике был проведен в строгом соответствии с этим принципом, сказал Бор[28]. До этого места я все понимал. То, что последовало дальше, оказалось мне не по зубам.

Когда семинар окончился, я подошел к Бору и попросил кое-что уточнить. «Вы не поняли? — воскликнул Бор. — Это скверно. Я прежде никогда не выражал свои идеи столь ясно». Ore Петерсон предупреждал меня насчет этой фразы: «Бор всегда говорит так — но потом он вновь повторяет свои старые объяснения». И Бор повторил свои старые объяснения, но с новым воодушевлением, потому что только что узнал об отступничестве Дэвида Бома. «Теперь вам понятно?» — переспросил он с озадаченным видом. Увы, вскоре его утащили на очередную встречу. Годы спустя мне приснился сон, в котором я снова встретился с Бором, он узнал меня и спрашивал мое мнение по важным вопросам — вероятно, он произвел на меня огромное впечатление. Но был и еще один случай — как-то раз мне приснилось, что я даю советы Сталину, однако его я никогда не встречал.

7. Секс, пение и электродинамика

В те годы я то и дело женился, разводился, а также закрутил немало романов. Свою первую жену — Эдельтруд (она же Жаклин — это было имя, которое нравилось ей самой) — я встретил в Альпбахе, в 1948 году. Она была родом из словенской части Австрии, изучала этнологию и говорила на полудюжине языков. Она была одной из секретарш, которым я надиктовывал то, что сначала писал скорописью. Мы поженились из практических соображений: в сороковых только супруги могли путешествовать вместе или снимать один номер в гостинице. Я любил Эдельтруд, но меня отвлекали другие дамы, элегантно одетые и с безупречным макияжем — они во множестве украшали лекции и привносили аромат порока. Некоторые из них, кажется, были очарованы мной — моим безрассудством, моим вечно не закрывающимся ртом, который они принимали за интеллект, и моими странностями. В Альпбахе возникало множество псевдоинтеллектуальных романов. Здесь был Кереньи со своей австрийской графиней, загадочной и неземной («Он только суетится, а я делаю всю работу», — жаловалась мне его жена); неподалеку Геммел