Убийство в библиотеке - [6]

— Она не пропала, — утешил его Фомин. — Я ее за окно выставил, чтобы колбаса не испортилась.

Ячменев отошел от шкафа, достал из-за окна кефир и почти четыреста граммов ветчиннорубленой колбасы.

— Зиновий, вы не хотите поесть? — спросил заботливый начальник. — Эта колбаса пахнет так соблазнительно…

— Я никогда не ем на работе! — гордо ответил Фомин.

— А я, кажется, съем это вещественное доказательство! — признался следователь, который при виде еды ощутил мучительный приступ голода, — все равно колбаса не додержится до суда!

— Приятного аппетита! — в голосе Зиновия прозвучало неодобрение служебному проступку начальника.

«Эта авоська принадлежит женщине, муж которой бывает за границей, — подумал Ячменев, принимаясь за бесплатный завтрак. — Авоська иностранного происхождения… С другой стороны, мужчины у нас тоже ходят с авоськами…» Дверь приоткрылась, и в библиотеку скорбно вползла поблекшая женщина, одетая во все зарубежное. Она уставилась на Ячменева кроткими коричневыми глазами.

— Почему вы пьете мой кефир и едите колбасу, которую я купила для собаки?

Застигнутый на месте преступления, Ячменев покраснел, а в книжном шкафу Фомин подавил в себе мстительный смех.

— Извините, — пробормотал следователь, давясь колбасой, — мне очень хотелось есть. Я вам верну… сего дня же…

Женщина робко присела на краешек стула возле двери и пригорюнилась:

— Беда никогда не приходит одна… Мало того, что убили мужа, мой Атос остался без колбасы…

— Значит, вы жена Зубарева?

— Вдова! — уточнила посетительница.

— Сочувствую вашему горю!

— Да, большое горе… — не стала спорить вдова. — Я рассказала Атосу, он так плакал… Сверху приходили соседи, спрашивали, что случилось с собакой.

— Собаки часто переживают глубже, чем люди! — заметил Ячменев, внимательно изучая вдову. — Скажите, пожалуйста, как ваша сумка с едой оказалась здесь, в библиотеке?

— Очень просто, — с грустью объяснила вдова, — я приходила сюда за Сергеем Ивановичем где-то в начале первого ночи…

У. Ячменева перехватило дыхание, а в духоте книжного шкафа Фомин и без того едва дышал.

Снова помешала допросу Надежда Дмитриевна.

— Мария Никитична! — обратилась она к вдове. — Вносите десять рублей!

— На что?

— На венок! — бесстрастно сообщила комендантша, словно не зная, с кем разговаривает.

— Почему там много? — возмутилась вдова. — Всегда собирают по два рубля! И потом, — спохватилась оно, — я ведь пострадавшая! Все-таки мой муж умер, а не чей-нибудь!

— Это верно! — Надежда Дмитриевна не стала оспаривать факты. — Но вы же здесь работаете. Я думаю, будет справедливо, — пришла она к неожиданному выводу, — сделать вам скидку пятьдесят процентов!

Ячменев только развел руками.

Мария Никитична безропотно внесла пятерку и расписалась в ведомости.

Когда за комендантшей закрылась дверь, Георгий Борисович вернулся к допросу.

— Я подозревала, — начала рассказывать хозяйка Атоса, — что Сергей Иванович находился здесь не один…

— Вы его ревновали? — стараясь быть деликатным, спросил Георгий Борисович.

— Всю жизнь, — призналась вдова. — Но я ни разу не имела доказательств его измены. Когда я вчера сюда зашла, и вон в том кресле увидела Сергея Ивановича погибшим, я так огорчилась, что позабыла сумку и вся в слезах побежала к Атосу делиться несчастьем…

— Вы кем работаете?

— Я средний научный сотрудник. Мой профиль — Гоголь, Щедрин и другие. Одним словом, сатира, но ни в коем случае не позже девятнадцатого века.

— Понятно! — сказал Ячменев.

— Можно, я возьму свою авоську? — спросила женщина, убитая горем. — Сергей Иванович привез ее из Новой Зеландии…

— Конечно, — спохватился следователь и с торжеством подумал: «Опять я не промахнулся».

Вдова поднялась, чтобы уйти, но Георгий Борисович задержал ее:

— Какие отношения были у Сергея Ивановича с Антоном Варламовым?

— Он любил его, как младшего брата. Он всех любил. У него было щедрое сердце.

Когда вдова ушла, Фомин сказал из шкафа:

— Она убивала вместе с Антоном! Наверно, у них роман!

— Что вы! — воскликнул Ячменев, теперь уже без помех, доедая собачью колбасу. — Вдова старше Антона лет на двадцать.

— Вы отстали от жизни, Георгий Борисович! — поделился знаниями Зиновий. — Это теперь очень модно, когда кто-то из двоих, женщина или мужчина, старше на двадцать или на тридцать лет. Кстати, вы заметили, что эта особа не переживает смерть мужа, а говорит исключительно о собаке!

Теперь уже Ячменев поделился с помощником тонким пониманием человеческой психологии:

— Люди в трауре часто ведут себя не по правилам. Вы, Зиновий, забываете, что такое подтекст. У этой несчастной женщины текст — это собака, а подтекст — потеря мужа. На подобном приеме строится вся современная литература. Люди думают одно, говорят совершенно другое, а читатель должен догадываться.

— Я тут сейчас листаю Тургенева, — сказал Фомин, — так у него говорят то, что думают. Выпустите меня отсюда, Георгий Борисович, я задыхаюсь от недостатка кислорода.

Ячменев вынул ключ из первого попавшегося шкафа и вставил в замочную скважину дверки, за которой томился Фомин. Через мгновение пленник вылез на волю.

Первыми словами свободного гражданина были: