Убийство русалки - [5]

Как утверждала Саломина, если смазывать себя обувным кремом двумя пальцами по утрам, то ничего от мужчины не попадет внутрь. Даже если мужчина закончит начатое, ребенка у тебя не будет.

Позже, несколько месяцев спустя, уже Молли учила Анну, как обслуживать посетителей, как нужно одеваться, чтобы подороже продать свою грудь, и каким посетителям говорить «да». Все это немного улучшило дело. Малышка подросла, начала ходить, у нее появились зубы, она стала говорить «мама» и «тетя» и могла стонать, как чопорный капитан, так что они с Анной смеялись, а коровы наверху начинали мычать.

Молли провалилась в белый, туманный сон и проснулась от того, что колокола Хольменкирке[6] пробили час. Она встала и снова приложила ухо к двери.

Ни звука. Анна должна была уже закончить.

Опять тревога забегала по позвоночнику. Что-то не так. А что, если этот Андерсен использовал ножницы не только для резки бумаги? Быстрый взгляд на маленькую девочку, что-то ей снилось, веки шевелились во сне, как быстрые мышки.

Молли придется выйти, хотя бы на одну минуту.

И вот она уже в коридоре, протиснулась мимо Соси-Фии, хрупкой, как больной голубь, стоящей на коленях между ног солдата. Пах у Софии был изувечен с тех пор, как ей пришлось выдавливать наружу своих мертворожденных близнецов. Задний проход оказался сильно поврежден, и ткани срослись неправильно. Теперь она могла зарабатывать деньги только ртом. Молли быстро свернула в комнату Анны. Она осторожно постучала пару раз.

– Анна, – промолвила она тихо, на случай если Анна уснула в объятиях посетителя. Такое иногда случалось. Обычно в это время Анна валилась с ног.

Никто не ответил.

Она открыла дверь. И стоило ей увидеть пустую кровать посреди пустой комнаты, как ее охватила паника. Молли выпустила из рук дверную ручку и побежала по коридору мимо Софии и солдата. Потом резко остановилась и шагнула назад к открытой двери Софии.

– Ты видела Анну? – спросила она. – София, где Анна?

София с мокрым ртом выглянула из брюк солдата.

– Что? – гнусаво спросила она.

– Отвечай, шлюха, это важно, где Анна?

Солдат раздраженно и удивленно повернулся, потеряв дар речи.

– Что? – повторила София. Она, похоже, была еще пьянее своего посетителя.

– Проклятье, – пробормотала Молли и сбежала по лестнице на улицу.

Молли искала глазами светлые волосы Анны, обычно собранные в пучок.

Еще она искала поэта. Андерсена. Но на улице было много людей, даже поздним вечером. В этой части города никогда не бывает тихо. В темноте было сложно кого-то узнать. Она пробежала мимо попрошайки без рук, мимо харчевни, в которой была драка, и молодой человек кричал, потому что ему сломали нос. Пекарь переворачивал баранки на вертеле. За его спиной загорелась бочка с коньяком. Старик кричал на уродца, который стащил его часы. Ревела корова. Молли свернула на улицу Вингордстреде[7]. Толпа матросов в мягких шляпах кружилась в пляске.

Она увидела впереди сторожа и подбежала к нему.

Он выглядел занятым и усталым, но все же быстро кивнул ей, а когда понял, что она проститутка, прибавил шаг.

– Вы должны мне помочь, – взмолилась Молли.

– Прочь, девка, я иду на улицу Адмиралгаде[8], там человек повесился.

– Я не знаю, я… Моя сестра пропала, она… Она исчезла с мужчиной. Со странным мужчиной.

– Здесь таких много. Она тоже публичная дама, как и вы?

– Да, да, но она не такая, как…

– Ну, значит, она объявится, когда разойдутся мужчины.

– Нет, я чувствую…

Но сторож быстро исчез за повозкой с зловонными воловьими шкурами.

– Анна, – крикнула она, заметив светлые волосы, мелькнувшие в маленьком проулке за гостиницей «Дю Норд». – Анна!

Проулок был весь заставлен деревянными ящиками, бревнами и бочками. Кто-то оставил здесь сломанную повозку. В проулке не было фонарей, пробивался только тусклый свет из окон. Она пошла дальше. В темноте Молли различила несколько пар обнимающихся людей, возбужденные лица, голые груди и плечи, волосатые ягодицы, мужчин, скрытых под женскими юбками.

Она заметила мужчину в черном пальто, склоненного над зеленым платьем.

– Анна? – вскрикнула она и оттолкнула мужчину, чтобы можно было разглядеть женщину.

– Иди отсюда, сука, – говорит мужчина. У него кроваво-красные зубы.

Женщина посмотрела на Молли. Это была не Анна.

Молли попятилась и выбежала из проулка. Она пыталась увидеть что-то поверх движущейся толпы, вслушивалась в гудящий хаос города. Ворота города запирались на ночь. Копенгаген был тюрьмой. Без нужных документов нет ни выхода, ни входа.

А Анну найти невозможно. Здесь слишком много проулков, подвалов, задних дворов, проспектов и улиц, где она могла исчезнуть. Это совсем не то, что дома в Онсевиге, где нет ни одной мощеной улицы, а трактиры закрываются до захода солнца. И где все знают, кто куда идет. Она вспомнила о Крошке Мари и поспешила обратно. Вниз по Улькегаде, вверх по лестнице, мимо Софии и солдата.

Девочка крепко спала. Хорошо. Она так спокойно и беззаботно посапывала, не подозревая об исчезновении матери. В животе что-то будто переворачивалось от тревоги. Что-то не так. Анна никогда бы не забыла о Мари, о Молли. Она никогда бы не вышла на улицу в такой час, даже чтобы найти еще одного клиента, покурить табаку или выпить. К тому же София увидела бы Анну и поэта, если бы они прошли мимо нее.