Он ненормальный. Нормальные мужчины срывают с нее одежду. Нормальные мужчины помыкают ею. Нормальные мужчины расстегивают брюки и дают ей посмотреть, что в них, в надежде впечатлить ее. Нормальные мужчины настолько усталы, пьяны и возбуждены, что толком не смотрят на нее, не знают, что ее зовут Анна, что у нее есть шестилетняя дочь по имени Крошка Мари, которая жила у своей тети в соседней комнате. Нормальный мужчина не думал о ней как о живом человеке, для него она не более чем мягкая щелка.
Но этот посетитель был ненормальным.
Он никогда не раздевается, не толкает ее и не показывает, что у него в брюках. Он не богат, но и не беден, может быть, еще студент. Она, кажется, слышала, что он поэт, хотя он мало разговаривает. Она знает только его фамилию, Андерсен. А еще он очень опрятный, и от него хорошо пахнет. С последнего визита он отпустил усы, и Анне он показался более мужественным. Но Анна не осмеливается произнести это вслух. Ему за двадцать пять, может быть, и еще больше, сложно сказать[1].
Он садится на скамью у стены, достает ножницы и цветную бумагу. Ему нужно только это. Он смотрит на нее и снова принимается за вырезку с ее изображением. Еще один быстрый стеснительный взгляд больших глаз, и опять за ножницы и бумагу. Он сидит, полностью захваченный работой. Маленькие обрывки бумаги падают из-под ножниц. Они вертятся во все стороны, рассекая бумагу так ловко, как Анне еще в жизни не приходилось наблюдать, даже у дяди-портного.
Она удивлялась тому, как легко он находил красоту и отрезал все остальное. Оставался лишь тончайший бумажный силуэт Анны с распущенными волосами и естественными формами. Исчезло все уродливое наследие ее многочисленных клиентов, каждый из которых оставил свой след в глазах Анны, не было давно потерянного переднего зуба, морщинок беспокойства на лбу, беспокойства за Крошку Мари, за ее жизнь, за то, сможет ли Анна дать ей больше, нежели досталось ей самой.
Бывает, что Андерсен просит ее о чем-то особенном. Не могли бы вы поднять руки повыше к потолку? Не могли бы вы поднять ногу, как балерины в театре? И она это делала. Или пыталась сделать. Он платил ей так много денег, что она сделала бы для него почти все что угодно. Но он не хотел, чтобы она снимала юбки, и не хотел смотреть на то, что под ними, только на красоту ее груди и силуэта. Она спрашивала у него, не хочет ли он, чтобы она сняла последний небольшой, но решающий предмет одежды? Нет, определенно нет. Молли, младшая сестра Анны, сказала, что ему, наверное, не нравятся женщины. Молли говорила, что нельзя доверять мужчинам, которые не пьют и не ложатся с женщинами. Зато можно было гордиться тем, что мужчины, которые пьют и ложатся с женщинами, иногда делали тебе больно. Таковы все мужчины. Анна потянулась, выставляя перед ним свою грудь и положив руки на тонкие бедра. Он изучающе смотрит на обнаженную белую грудь Анны, которая чуть покачивается. Снаружи, на улице, раздалась песня сторожа: «Девять часов, и все спокойно». Это всегда один и тот же служака, следивший за порядком в своем округе. На улице Улькегаде[2] был нужен сильный околоточный, умеющий разнимать драки между пьяными матросами, дотащить одноногого вора до Суда, навести порядок во всем этом хаосе. В так называемом «хорошем» конце улицы людям уже разрешили сменить название. Словно все грешники соберут вещи, встанут и уйдут только из-за того, что Улькегаде вдруг станет Хольменсгаде[3].
– Ой, – промолвил Андерсен и отдернул руку, кровь из пораненного пальца закапала на пол.
– Разрешите вам помочь, – сказала она, пытаясь подойти поближе.
Он, кажется, немного испугался и принялся посасывать раненый палец.
– Нет, нет, – воскликнул он.
– Но у вас кровь.
– Я должен идти, это слишком, слишком, – пробормотал мужчина, несчастный, как ребенок.
– Вам нужно домой к семье? – спросила она, быстро одеваясь и представляя себе высокого худого мужчину и его бледную, красивую жену с детьми у каждой груди.
Он не ответил, только поднялся и убрал вырезки в кожаную папку. Его кудри доставали почти до потолка. Он был очень высоким и напоминал одну из мартышек, которых Анна видела в зоопарке в Дюрехавсбаккен.
– Это вам за беспокойство, – произнес он и протянул теплую монету в ее руку. С монеты упала капля крови. – И за ваше доверие, – добавил он.
Она кивнула, но почувствовала, что нужно еще сделать книксен.
– Можно я посмотрю? – спросила Анна к своему удивлению. Она никогда ни о чем не просила своих посетителей.
