Убийца Шута - [52]

— Это ребенок?

Она подняла глаза и посмотрела на меня с высоты своих лет. Глупый, любимый мужчина. Даже в таком истощении, она улыбнулась мне. Триумф в этом взгляде и любви я не заслужил. Ни одного упрека в моих сомнениях. Она тихо проговорила.

— Да. Она — наш ребенок.

Наконец-то. Крошечная темно-красная малютка с бледной толстой пуповиной, тянущейся от ее животика к последу на полу у ног Молли.

Я задыхался, но попытался взять себя в руки. Чистая радость столкнулась с глубоким стыдом. Я сомневался в ней. Я не достоин этого чуда. Несомненно, жизнь накажет меня. Мой голос звучал по-детски, как мне казалось, когда я спросил:

— Она живая?

Голос Молли звучал опустошенно.

— Да, но она такая маленькая. Вполовину меньше амбарной кошки! О, Фитц, как это может быть? Такая долгая беременность и такой маленький ребенок, — она слабо вздохнула, деловито удерживая слезы. — Принеси мне таз с теплой водой и мягкие полотенца. И что-нибудь, чтобы отрезать пуповину.

— Сейчас!

Я принес все требуемое и сложил к ее ногам. Малышка все еще отдыхала на руках матери, глядя на нее. Молли провела пальцем по маленькому ротику ребенка, погладила ее по щеке.

— Ты такая спокойная, — сказала она, и ее пальцы двинулись к груди малышки. Я видел, как она прижала их и почувствовала биение сердца. Молли посмотрела на меня.

— Как птичье сердечко.

Малышка слегка пошевелилась и глубоко вздохнула. Вдруг она вздрогнула, и Молли прижала ее к груди. Она посмотрела в ее личико и прошептала:

— Такая крошечная. Мы ждали тебя так долго, мы ждали годы. А теперь ты пришла, и я сомневаюсь, что ты задержишься хоть на денек.

Я хотел бы успокоить ее, но знал, что она права. Руки Молли начали дрожать от усталости. Тем не менее она сама связала и обрезала пуповину. Она наклонилась, чтобы проверить, теплая ли вода, а затем опустила ребенка в таз. Руками аккуратно смысла всю кровь. Крошечный череп был покрыт пушистыми светлыми волосиками.

— У нее голубые глаза!

— Все дети рождаются с голубыми глазами. Они изменятся.

Молли подняла ребенка так легко и ловко, что я позавидовал, перенесла ее в полотенце на мягкое белое одеяло и запеленала в аккуратный сверток, гладкий, как кокон мотылька. Молли посмотрела на меня и покачала головой на мое немое удивление.

— Возьми ее, пожалуйста. Мне нужно прийти в себя.

— Я могу уронить ее! — я был в ужасе.

Серьезный взгляд Молли встретился с моим.

— Возьми ее. Не выпускай. Я не знаю, как долго она будет с нами. Подержи ее, пока есть возможность. Если она оставит нас, мы проводим ее вместе, не бросим одинокой в колыбели.

От ее слов по моим щекам потекли слезы. Но я повиновался, теперь совершенно кроткий, осознав, насколько я был не прав. Я придвинулся к спинке дивана, сел, держа на руках мою маленькую дочь, и посмотрел ей в лицо. Ее голубые глаза решительно встретились с моими. Она не плакала, как, я считал, делают все новорожденные. Она была совершенно спокойна. И очень тиха.

Я встретил ее взгляд; она посмотрела на меня, как будто знала ответ на каждую загадку. Я наклонился ближе, вдохнул ее запах, и волк во мне высоко подпрыгнул. Моя. Внезапно она стала моей во всех смыслах. Мой детеныш, которого надо защитить. Моя. С этого момента я бы скорее умер, чем позволил бы причинить ей вред. Моя. Уит сказал мне, что это маленькая искра жизни разгорится сильнее. Такая крошка, но она никогда не будет жертвой.

Я взглянул на Молли. Она умывалась. Я приставил указательный палец ко лбу моего ребенка и очень осторожно протянул к ней Скилл. Я не был уверен в правильности того, что делаю, но отбросил все угрызения совести по этому поводу. Она была слишком мала, чтобы спрашивать ее разрешения. Я точно знал, чего хотел. Если бы я увидел, что с ребенком что-то не так, какой-нибудь физический изъян, я хотел бы сделать все, что в моих силах, чтобы исправить это, даже если это потребует предела моих способностей и использует все ее небольшие запасы прочности. Ребенок был спокоен, ее глубокие голубые глаза рассматривали меня, пока я исследовал ее. Такое маленькое тело. Я почувствовал, как ее сердце качает кровь, как в легкие входит воздух. Она была маленькая, но если что-то в ней было неправильное, я не смог этого найти. Она слабо изогнулась, сморщила крошечный ротик, будто собираясь заплакать, но я не отступал.

Тень упала между нами. Я виновато посмотрел. Молли стояла над нами в чистом мягком халате, уже готовая забрать ребенка. Я отдал ее и сказал спокойно:

— Она идеальна, Молли. И внутри, и снаружи.

Малышка устроилась в ее руках, явно отдыхая. Может она сердилась на такое прощупывание Скиллом? Я посмотрел в сторону, стыдясь своего невежества, и спросил:

— Она правда слишком маленькая для новорожденной?

Ее слова поразили меня, как стрелы.

— Любовь моя, я никогда не видела, чтобы такой крошечный младенец прожил больше часа.

Молли раскрыла одеяло и стала рассматривать ее. Она развернула крошечную ручку и разглядела ее пальчики, погладила небольшую головку, а затем рассмотрела маленькие красные ноги. Она пересчитала ее пальчики.

— Но, может быть… она не недоношенная, это точно! И все у нее на месте, даже волосы, хотя они такие белые, что и не разглядишь. Все мои дети были темные. Даже Неттл.