У ворот Северина - [54]

— Вызывали отца, ему пришлось подписать заявление, в котором он подтвердил то, что говорил и раньше: сына он не видал целый год. А так больше ничего не было…

— Хорошо, Лила, — сказал капрал и ласково взял девушку за руку. — Через связного ты получишь инструкцию, самое большее через три дня, куда должен явиться Михай. Только прошу тебя, не говори брату, что мы знакомы. Ты понимаешь, это опасно. Скажешь, его приютит двоюродный брат одной твоей знакомой. Ты меня не видела и не знаешь. Договорились?

— Договорились, благодарю тебя от всего сердца! — взволнованно ответила Дана. — Я была уверена, что ты найдешь выход из положения…

— Подожди, ведь я его еще не нашел, — улыбнулся капрал. — Поблагодаришь, когда Михай будет в безопасности.

— Хорошо…

— А сейчас беги домой. Смотри, чтобы не было «хвоста».

Они пожали друг другу руки, и Дана стала спускаться по той же тропинке, по которой поднималась десять минут назад. Капрал долго смотрел ей вслед, пока она не исчезла среди деревьев, потом и сам пустился в путь.

Дойдя до городской управы, Дана неожиданно встретилась лицом к лицу с учительницей немецкого языка Лиззи Хинтц. Это была высокая блондинка, тощая как палка, с продолговатым веснушчатым лицом, с зеленовато-голубыми глазами — их холодный, ледяной взгляд постоянно выражал высокомерие и презрение. Тонкие, плотно сжатые губы она никогда не красила, и это усугубляло впечатление, которое она производила: человека жесткого, неприветливого. В то утро на ней была оранжевая блузка из голландского полотна, глухо застегнутая на металлические пуговки, и длинная белая юбка, слишком плотно обтягивающая узкие бедра, костлявые, как у скелета. На ногах, как обычно, высокие, похожие на ортопедические туфли на пробковой подошве, изготовленные-из заменителя змеиной кожи. Под мышкой она с трудом удерживала стопку тетрадей, завернутых в синюю бумагу и перевязанных крест-накрест белой ленточкой.

Увидев ее, Дана наклонила голову в знак приветствия и хотела пройти мимо, но учительница, сверля ее суровым взглядом, сделала знак подойти.

— Где это вы были? — вопросила она, сузив ледяные глаза будто бы для того, чтобы лучше разглядеть ученицу.

— Гуляла, мадемуазель. По бульвару до конца и обратно…

— Вы разве освобождены от трудовой повинности?

— Нет, не освобождена. Вчера я целый день таскала кирпичи у нас в гимназии…

— А сегодня?..

— Сегодня… я там не была…

— Почему?

— Отпросилась у отца, — солгала Дана. — С утра мне надо было кое-что сделать дома, по хозяйству. А когда я закончила, было уже поздно…

— Нехорошо, что отец снисходительно относится к такому вашему поведению! — резко и безапелляционно заявила Лиззи Хинтц. — И вы знаете, и он знает, ведь он учитель, что осенью тот, кто не отработал положенное количество часов военно-трудовой повинности, не будет допускаться к занятиям. Немецкие и румынские войска прилагают нечеловеческие усилия, чтобы защитить цивилизацию от большевистского варварства, а вы не можете сделать над собой небольшое усилие, чтобы внести свой маленький вклад в победу.

Дане хотелось возразить, сказать, что немецкие войска не защищают, а разрушают Цивилизацию, что гитлеровцы — главные виновники страданий человечества: не начни они войну, не было бы столько человеческих жертв и разрушений… В конечном счете не было бы нужды и в этой ее «работе на войну» (какое странное выражение они придумали!). Но она понимала, что не время полемизировать с дочерью часовщика. Все знали, она проводит много времени в обществе фашистского офицера.

— Завтра вы должны обязательно участвовать в работе на войну! — заключила учительница все тем же категоричным тоном. — Вы сейчас домой?

— Да, мадемуазель…

— Отнесите эти тетради ко мне на квартиру. Знаете, где я живу?

— Да, да, на улице Траяна… на Главной, как ее все называют…

— Правильно. В мастерскую моего отца при магазине «У золотых часов». Отцу передайте, что я запоздаю немного к обеду, мне надо зайти в немецкую комендатуру…

— Я поняла, мадемуазель…

Дана взяла тетради под мышку — письменные работы отстающих по немецкому языку, попрощалась и под испытующим взглядом мадемуазель Хинтц поспешно удалилась.

— И завтра не забудьте явиться на работу! — крикнула Хинтц Дане вслед.

Девушка сделала вид, что не услышала, и ускорила шаг. Нервы были взвинчены. Как оказалась на ее пути эта ужасная женщина, которую ненавидели за надменность все ученицы? И — верх нахальства! — поручила отнести к себе домой тетради, будто Дана ее служанка.

Она прошла мимо бакалейного магазина. Там стояла громадная очередь — по карточкам выдавали подсолнечное масло, четверть литра на человека. В очереди она заметила Лилиану, в белом платье с голубыми пуговками, с продуктовой сумкой. Дана помахала ей рукой, Лилиана ответила, и Дана пошла дальше.

15

Солдаты из пехотного полка стояли в открытом поле, неподалеку от глубокого карьера, где брали глину. Стояли они, разомлевшие от жары под палящим августовским солнцем, и слушали плутоньера Грэдинару, который читал им лекцию по ведению ближнего боя. Большинство из них были молодые парни, призванные совсем недавно, в линялых, пропотевших гимнастерках и парусиновых брюках, непомерно широких для их хилых тел. Были и пожилые, мобилизованные давно, а то и уже побывавшие на фронте; сутулые, с серыми от усталости лицами, обветренными и обожженными солнцем, с длинными усами цвета соломы. Они все норовили облокотиться на винтовку, как на палку, боясь упасть, бедные, измученные старики. Некоторые из них дремали стоя, легонько покачиваясь, как камыш на ветру, вздрагивая время от времени, когда плутоньер кричал особенно громко, и тогда глядели ошалело, вытаращив глаза, будто не понимали, где они и что происходит.