У ворот Северина - [44]

— Но будьте предельно осторожны. Центр дал задание — как можно больше офицеров вовлечь в наши ряды. У вас на примете Виктор Ганя. Хорошо. Как только он вернется из командировки, займитесь им вплотную, Понаблюдайте, пообщайтесь с ним. Однако еще раз повторяю: будьте бдительны. Мы ждем вашей дальнейшей информации. Будем докладывать товарищу Молнии.

— Я убежден на девяносто процентов, что ему близки наши взгляды, товарищ Хараламб, — сказал Динку твердо. — Почему я так думаю? Раза четыре под разными предлогами я был у него дома. Мы, естественно, говорили о войне, которая принесла нам одни беды, о нищете народа, о несправедливости… К немалому удивлению, он беседовал со мной довольно откровенно. Ясно выразил свою позицию: он всегда ненавидел богачей, война нужна только дельцам, спекулянтам и капиталистам, он отрицательно относится к нынешнему режиму, и очень досадно, говорил он, что никак не поднимется новая сила, которая бы покончила с этим катастрофическим положением. Он знает про операции партизан в долине Праховы. Читал даже листовку нашей партии, по его словам, она попала к нему случайно…

— Очень интересно…

— И еще… — продолжал капрал. — Он пишет письма и открытки за неграмотных солдат и не только не боится передавать их жалобы на нищету и войну, но и усиливает их, точно подбирая слова, чтобы у тех, кто читает, не было неясностей…

— Да что вы говорите?!

— Да, именно так. Две недели назад, — рассказывал капрал все более взволнованно, — произошла одна история. В казарму доставили под конвоем четырех дезертиров, они бежали с поезда, который шел на фронт. Допрашивали в комендатуре, полку, и солдаты открыто заявили, что не хотят воевать — не хотят, и все тут, пускай, мол, за них теперь повоюют другие, а то много развелось незаменимых, которые освобождены от воинской повинности под предлогом того, что заняты необходимым делом — выращивают табак, фасоль, сою и все такое прочее… Конечно, их препроводили в тюрьму. Дело приказано передать в трибунал. Так вот, Виктор Ганя до сих пор не оформил документы и распорядился выдавать дезертирам полный дневной рацион из общего котла, а не такой, какой получают арестанты в тюрьме. Иногда он позволяет им работать во дворе казармы без часового.

— И это ему сходит с рук?

— Да, — твердо ответил Динку. — Он умный человек, умеет говорить и с полковником, и с командирами подразделений. Он умеет отстаивать свою точку зрения, рассматривать проблему со всех сторон, и с ним соглашаются, а если нет, то и обвинить его никто ни в чем не может. Товарищ Хараламб, не знаю почему, но у меня такое впечатление, что он знает подпольную работу, осведомлен о борьбе партии. Честное слово, я начинаю в это верить. Мне кажется, он имеет отношение к партии.

— На чем основывается ваша уверенность?

— Он сам дал мне это понять…

— Хорошо, товарищ Валериу, — сказал одобрительно Хараламб, — действуйте! Найдите повод и проведите с ним беседу. Но очень, очень осторожно. И если будете уверены в нем, дайте мне знать. Я сообщу товарищу Молнии. Займитесь и четырьмя солдатами, которые отказались ехать на фронт. Поинтересуйтесь, какие у них взгляды. Вот и все, что я хотел вам сказать. Желаю успеха. Я доложу обо всем, что сделали вы — наша молодежь.

Хараламб встал из-за стола и крепко пожал руку Динку.

— Прежде чем выйти из дома, внимательно оглядитесь, — посоветовал он. Затем Хараламб отодвинул край пледа, убедился, что во дворе никого нет, и только тогда отомкнул дверь. — Темно, сильный дождь, вам это на руку. Когда сверкнет молния, прижмитесь к стене, не двигайтесь, чтобы вас не увидели. Ждите связного. На следующую встречу ни в коем случае не приходите в военной форме.

— Понял. Всего вам доброго! — ответил капрал.

Дождь лил как из ведра. Из водосточных труб била фонтаном вода, намывая грязь на тротуары. При вспышках молнии лужи сверкали; словно зеркало, а потом мгла становилась как бы еще гуще и будто уплотнялась, так что уже в двух шагах ничего не было видно. Динку поглубже натянул пилотку, поднял воротник, тенью проскользнул по двору, постоял у ворот затаив дыхание. Вокруг никого не было. Он вышел на улицу и исчез во тьме.

Дождь хлестал по лицу. Одежда мгновенно промокла, отяжелела. Он бежал, держась поближе к домам. Спотыкался о водосточные трубы и бежал дальше — спешил поскорее добраться до казармы. И думал о том, что партия живет и борется. Он никого не знал в местной партийной организации, кроме Хараламба, которому было поручено работать с молодежью. Но именно через него, через Старика, как про себя он называл Хараламба, капрал Динку чувствовал свое единство с партией.

13

Вечерело. Солнце садилось, и тени домов, деревьев, телеграфных столбов все удлинялись и удлинялись на высохшей от зноя земле. Санду сидел на стуле во дворе своего дома, в тени вишни, и перочинным ножом пытался выстругать скрипичный колок, чтобы натянуть струну. Сегодня утром он вернулся из Констанцы, куда был отправлен вместе со многими рабочими судоверфи. Ему предстояло подготовиться к экзаменам — он должен был сдавать их в гимназии экстерном. Дом Санду нашел таким же пустым, каким оставил: окна забиты досками, на двери приколочены гвоздями толстые рейки — замок был сломан. Двор дико зарос сорняками, высокими, в рост человека.