У ворот Северина - [37]

Влад Георгиу закончил наконец свой труд, встал и стоя перечитал написанное.

— Готово, господин учитель? — спросил преувеличенно вежливым тоном начальник и протянул руку к исписанному листу.

— Готово. Я изложил все, что мне известно…

— Отлично, — сказал Паул Албойю, поглаживая лист бумаги ладонью. — Значит, через несколько дней мы дадим знать, правдивы изложенные вами факты или нет.

— Как я должен это понимать, господин главный комиссар? — с беспокойством спросил Влад Георгиу.

— Как вам угодно. Вы мыслящий человек, — улыбнулся начальник полиции. — Вероятно, мы сможем помочь вам узнать кое-что о сыне…

— Буду весьма признателен…

— Вы свободны, господин учитель, благодарю за визит.

Влад Георгиу склонился в учтивом поклоне, открыл дверь, вышел в коридор и зашагал мимо измученных посетителей.

Выйдя на улицу, он жадно вдохнул чистый воздух летнего полудня и ровным шагом направился к дому. Его обуревали тревожные чувства. С одной стороны, он был обеспокоен внезапным возвращением Михая, с другой — безмерно раздражен грубым поведением служащих полиции. Каждого, кто переступал ее порог, независимо от социального положения и причины прихода, подвергали унижениям, считая, очевидно, всех жуликами. Полицейские могли в любой момент бросить кого угодно в тюремную камеру. Но самым печальным было, что в государственном аппарате творилось то же самое. Человеческое достоинство, порядочность в глазах приспешников Антонеску были, вероятно, чисто абстрактными понятиями.

Учитель осознавал несправедливость существующего строя, видел, что произвол, нищета, неуверенность в завтрашнем дне все больше озлобляют людей. Но что он мог поделать? Подчиняться. Ждать. Иного выхода не было. Чего ждать? Он и сам толком не знал. А тут еще неприятности с Михаем. Правда, мальчик так основательно затаился… Но сколько это может продолжаться? Рано или поздно нагрянет полиция, разразится скандал, Михая арестуют и их тоже — как сообщников. И тогда конец его авторитету уравновешенного, миролюбивого человека, всеми уважаемого в округе.

Учитель шел по улице, обходя развалины, и размышлял, сопоставлял свое положение с положением Райку, в дом которого каждый месяц вваливались по утрам, вечерам, в полночь, словом, когда им заблагорассудится, наглые полицейские и начинали так называемые «блиц-обыски». Из-за заборов и зашторенных окон люди видели, как они волокли несчастных арестованных к машине, как били их по лицу неизвестно за что. «Неужели и меня ожидает такое? — думал учитель, сердясь на Михая за то, что он втравил отца в такие неприятности. — Чтобы со мной обошлись так же, как с Райку? Нет, никогда! Я поговорю с Михаем вечером и велю ему немедленно покинуть дом. Я не желаю из-за его неразумных поступков подвергаться оскорблениям полиции…»

11

Капрал Тудор Динку вошел в канцелярию роты и остановился у дверей, ожидая приказаний. Высокий, худой, с осунувшимся лицом и добрыми карими глазами, он был одет в нескладно болтающуюся на нем, помятую военную форму. На брюках — заплатки из брезента, а обмотки, ветхие и обтрепанные, еле прикрывали лодыжки.

За старым, поцарапанным столом, в фиолетовых чернильных пятнах, заваленным множеством папок и бланков, сидел плутоньер[13] Петре Грэдинару, круглолицый крепыш с красными толстыми щеками и коротко подстриженными усами. Выгоревшая парусиновая рубаха, казалось, вот-вот разойдется по швам, так плотно она облегала его коренастое тело, стянутое ремнем с широкой медной пряжкой пониже живота, похожего на мешок с зерном. Фуражка с засаленной тульей и сломанным козырьком браво сдвинута на мощный, как у быка, затылок. Сигарета, как обычно, торчала за правым ухом, для удобства, чтобы сразу закурить, как только покончишь с делами. Но пока не было времени даже поднять глаза от бумаг, так много их накопилось. Грэдинару, ведающий боеприпасами, замещал командира комендантской роты. Младший лейтенант Виктор Ганя находился в командировке.

Утром Грэдинару не успел еще достать бумаги из шкафа, как его вызвал полковник Предойю, командир полка, и приказал раздобыть немедленно, хоть из-под земли, фураж для лошадей, потому что бедных животных нечем кормить. В тыловых подразделениях унтер-офицеров было мало, почти всех отправили на фронт, тот же, кто чудом оказался в тылу и спасся от ужасов войны, должен был трудиться изо всех сил, иначе его ждал первый же маршевый батальон. «Деликатнейшая ситуация, Грэдинару, — сказал полковник в то утро. — Фронту нужны люди, а где их взять? Поэтому не будем задерживать отправку того, что еще можно достать и отправить. Разорвись хоть на сто частей, но добудь фураж. Понял? Ты опытный служака. Я не сомневаюсь в твоих способностях и, говоря между нами, представил тебя на повышение — на плутоньер-адъютанта». Грэдинару стал по стойке «смирно»: «Премного благодарен и… и… дай вам бог здоровья, господин полковник! — От волнения и нечаянной радости у него заплетался язык. Надо же, плутоньер — и вдруг в плутоньер-адъютанты! За три года до увольнения в запас! — И я желаю вам, господин полковник, звезды и бригадного генерала, лучше даже корпусного». — «Ладно, ладно, только делай, что велено, и вертись волчком!» — «Ясно! Будет сделано. Заверчусь теперь как пропеллер, вы знаете, за мной не станет, второго такого, как я, днем с огнем не сыщешь».