У ворот Северина - [35]

Влад Георгиу чувствовал, что ему вот-вот станет дурно. Нервы были напряжены до предела. «И это служащие городской полиции?! — с негодованием думал он. — Стражи законов и общественного порядка!» Учителю и в голову не приходило, что в государственном административном аппарате могут служить такие наглые люди, как этот тип. Но что он мог поделать? Набраться терпения, и только. Приходилось сносить любое унижение, от любого служащего, пока не прояснится ситуация с Михаем. Его, Влада Георгиу, наверняка вызвали сюда из-за сына.

— Входите, входите, господин учитель! — раздался из кабинета голос.

Встревоженный и напряженный, Влад Георгиу переступил порог. Споткнулся о подстилку у двери и чуть было не упал.

— Рано поклоны бить! — засмеялся ему в самое ухо Ангелеску и крепко схватил за руку. — Разрешите доложить, господин главный комиссар, прибыл господин учитель! Мы его вызывали насчет…

Начальник полиции был в штатском костюме — белая, туго накрахмаленная поплиновая рубашка, из нагрудного кармана фисташкового пиджака кокетливо выглядывает уголок шелкового носового платочка. Он любезно встал, обошел стол и сердечно пожал руку учителю, как старому знакомому, желая показать, что два курса юридического факультета, которые он окончил, не пропали даром. Он был человеком с хорошими манерами.

— Очень рад, господин учитель, что вы откликнулись на наше приглашение, — сказал он, гостеприимным жестом указывая на стул и предлагая Владу Георгиу сесть. Пригладил блестящие от бриллиантина, безукоризненно подстриженные волосы. — Если мне не изменяет память, мы уже однажды встречались…

— Да, да… в вашем кабинете, — подтвердил Влад Георгиу, и перед его глазами возникла сцена короткого допроса. Он выгнал тогда из класса нескольких гимназистов в зеленых рубашках…

— Прошло четыре года, если не ошибаюсь… — дружески продолжал начальник полиции. — Или три… Да что это я? Такие детали не имеют значения… Ангелеску, — посмотрел он на своего подчиненного, — принеси-ка досье. — И снова повернулся к Владу Георгиу. — Да-с, в жизни бывают разные осложнения, уважаемый господин учитель, приходится принимать те или иные меры, и мы, стражи закона, следим за их исполнением как верные слуги нашего маршала. Так же как и его солдаты на фронте. Надеюсь, вы это понимаете…

— Да… Да… Конечно.

Главный комиссар полиции Албойю доброжелательно улыбнулся, довольный найденным сравнением. Он слыл человеком любезным, хотя это было и не так, изо всех сил поддерживая репутацию непревзойденного рыцаря вежливости и элегантности. Как он мучил портных на примерках! Требовал, чтобы одежда сидела на нем словно влитая, без единой морщинки. По утрам немало времени проводил у зеркала, то поправляя носовой платок в нагрудном кармане или галстук, то занимаясь массажем век, борясь с приметами надвигающейся старости.

Албойю непринужденно взял из никелированной коробки сигарету, закурил, полыхнув зажигалкой, и лениво откинулся на спинку стула, устремив взгляд в потолок и следя за клубами голубоватого дыма. Вспомнив вдруг, что у него гость, он извинился и предложил закурить, протянув с утрированной вежливостью сигаретницу.

— Ради бога, извините… Я заболтался и… Курите, пожалуйста, господин учитель.

— Благодарю вас, я не курю, — сказал Влад Георгиу и, вынув платок из кармана пиджака, вытер со лба пот.

— Это очень хорошо, господин учитель, что вы не курите, — одобрил Албойю, захлопнул крышку сигаретницы и снова небрежно развалился на обитом кожей кресле. — Здоровье вам обеспечено. Позавчера я имел честь познакомиться у господина Клаузинга с одним немецким врачом, выдающимся, надо сказать, человеком. Он был проездом в Бухаресте, от нас — прямо на фронт. Знаете, что он сообщил? Табак не только вызывает большое число легочных заболеваний, но и серьезно расшатывает весь организм. И что любопытно, он не успокаивает нервы, как принято считать, а как раз наоборот. Я человек интеллигентный, впрочем, как и вы… Однако, пришел Ангелеску… Ну-ну, пошевеливайся, не тяни!..

Рыжий, весь в веснушках, полицейский вошел в кабинет и положил на стол Албойю серую папку, завязанную трехцветными шнурками. По жесту шефа тут же удалился, с шумом захлопнув за собой дверь.

— Та-а-ак! — сказал начальник полиции, медленно развязывая шнурки и открывая папку. — Посмотрим, все ли у нас в порядке, как говорится, с… делопроизводством.

Он доставал бумаги одну за другой и, держа на расстоянии, нарочито внимательно изучал, будто читал впервые. Хмурил брови, цокал языком, шевелил большими жирными губами, с явным неудовольствием качал головой.

Кислая мина его свидетельствовала, казалось, о крайне затруднительном положении, в каком начальник полиции очутился, но он тут же поспешил заверить, что сделает все от него зависящее, чтобы дело утряслось.

— Господин учитель… — начал он, театрально выронив последнюю бумагу на письменный стол. — Я хотел бы знать, если возможно, какими сведениями вы располагаете о вашем сыне Михае? Он был направлен в военное училище в Германию, не правда ли? Нам известно, что он писал вам оттуда, потом вы долго не получали писем и вам пришлось наводить справки о нем. Ваше отцовское рвение весьма похвально. Увенчалось ли оно успехом? Напали ли вы на след сына?