У ворот Северина - [32]
Бобочел чистил обувь не каждому. Если чужой останавливался перед его «заведением», чистильщик оглядывал его с головы до ног, прикидывая на глаз стоимость одежды, а заодно и содержимое кошелька. При благоприятных результатах осмотра Бобочел постукивал щетками по ящичку, приглашая новичка поставить ногу. У него была постоянная клиентура — адвокаты, врачи, учителя, коммерсанты, он не тратил сапожной ваксы на простых смертных. Случалось, возле него останавливался несведущий человек, шедший от вокзала к центру города, бедняк в поношенной одежде, приехавший из захолустья и вознамерившийся почистить обувь. Бобочел величественно поднимался с места, не церемонясь, хватал его за рукав и указывал на чистильщиков попроще, скопом ютившихся под стеной крытого рынка. Там обслуживали людей с тощей мошной. К подобным клиентам Бобочел не снисходил.
Когда в городе появились немецкие офицеры и итальянские летчики, клиентура «приличных людей» расширилась. Бобочел едва справлялся с чисткой высоких сапог и черных хромовых ботинок. Разумеется, он из кожи лез, чтобы понравиться новым клиентам, потому что они щедро расплачивались с ним. Бобочел особенно старался угодить подполковнику Гансу фон Клаузингу, начальнику немецкой комендатуры, высокому блондину с веснушчатым лицом. Немец носил элегантный китель, отлично пригнанный по его атлетической фигуре, с серебряными эполетами и петлицами, серые шевиотовые галифе, черные сапоги из тончайшего хрома и фуражку с высокой тульей, маленьким козырьком и немецким орлом, сплетенным из серебряных нитей. Он всегда подкатывал к чистильщику на синем «мерседесе» с откидным верхом; машину шофер ставил у муниципалитета. Завидев подполковника, Бобочел почтительно вскакивал и ждал у сапожных ящичков, держа картуз в руке и слегка согнувшись в учтивом поклоне.
Чистильщик познакомился с немцем два года назад. Тогда, как и теперь, в витрине книжной лавки висела большая карта Восточного фронта с цветными флажками, воткнутыми там и сям и отмечающими ход военных действий на советской территории. Каждый раз, когда Клаузинг ставил сапог на ящичек и щетки начинали порхать, он убивал время, разглядывая сквозь очки в золотой оправе эту карту молча, сосредоточенно, иногда даже наклонясь вперед, чтобы получше разглядеть названия взятых немцами населенных пунктов, о которых он знал по военным сводкам. Он был доволен победами своей армии и поэтому, пристально разглядывая линию фронта, насвистывал модный мотивчик, отбивая такт подошвой сапога по ящичку; делал он это умело и ритмично, порядком мешая немому заниматься своим делом.
— Blitzkrieg![6] — показывал он Бобочелу затянутой в перчатку рукой на флажки вокруг Сталинграда. — Немецкий армия ошень карашо! Ja?[7] — Лицо немца сияло улыбкой, и он так надменно выпячивал грудь, что казалось, китель на нем вот-вот лопнет.
Немой слушал его, изредка оборачиваясь назад и поглядывая на карту в витрине книжной лавки.
— Большевики капут! Fünf[8] дни! Fertig![9] Ja?
Бобочел надраивал голенища, поглядывал из-под насупленных бровей на важную шишку и недоверчиво покачивал головой.
Напрасно немец показывал ему растопыренную пятерню, загибая пальцы медленно и властно, пытаясь жестами вразумить немого, втолковать ему, как стремительно продвигается вперед немецкая армия. Но Бобочел был недоверчив на натуре. А вразумить его было трудно. А почему, собственно? Да потому, что восемь недель кряду Клаузинг совал ему под нос пятерню, разглагольствуя, сколько дней осталось до поражения советских войск, а флажки на карте застыли на месте. А однажды, после полного окружения немецких войск под Сталинградом, когда подполковник спросил чистильщика, почему тот с сомнением качает головой, Бобочел не очень вежливо покрутил крючковатым носом, давая понять, что не может целиком полагаться на заключения господина подполковника.
— Warum?[10] — рассердился Клаузинг и зло хлопнул перчаткой по козырьку кожаного картуза Бобочела.
Немой, однако, не растерялся. Он положил щетки, растопырил пальцы обеих рук, сжал их в кулак и снова разжал, и так семь раз, недовольно бормоча, показал немцу, сколько дней тот морочит ему голову, обещая, что «большевики капут», а «капутом» и не пахнет. Разве не так?
— Gut![11] — сказал Клаузинг и, явно оскорбленный, схватил чистильщика за плечо: еще бы, ему, офицеру великого рейха, дважды кавалеру Железного креста, не верил какой-то простолюдин. — Пари! Я дает золотые часы. Gut? — И он показал на запястье своей левой руки. — Если ты проиграль, ты дает золотые часы… — Немец для наглядности схватил золотую цепочку, свешивающуюся из жилетного кармана немого, а потом встряхнул как следует и его самого, пусть не питает иллюзий.
