У ворот Северина - [30]

— Стой, Дануца, стой! Сейчас я тебя поймаю и посажу в клетку! — кричал ребенок, чумазый, потный. Они поспорили с Даной: если он догонит ее, то запрет в сарае. — Думаешь, одна ты умная? Я тебя все равно поймаю…

Девушка вдруг остановилась как вкопанная. Она увидела за столом отца, потерянного, поникшего, и маму, с красными, припухшими от слез глазами, которая стояла у двери и прижимала к груди незнакомого высокого юношу. «Что здесь происходит? — подумала Дана, удивленно оглядываясь по сторонам и машинально поправляя на лбу прядь волос. — Неужели…» Она подошла ближе, посмотрела на спину незнакомца, обтянутую грязной рубашкой, заросший затылок, обветренную руку на мамином плече. Он повернулся.

— Михай! — выдохнула она, узнав брата, бросилась к нему, обняла и начала суматошно и восторженно целовать в лоб, шею, небритые щеки, волосы. — Ты дома? Как я рада! Когда ты приехал?

— Полчаса назад…

— Да-а-а? Откуда? Что ты это время делал? Почему не писал? Ну рассказывай же, рассказывай!

— Сожалею, Дана, но не могу, — с горечью ответил Михай. — В другой раз… Если он представится. Я должен уйти…

— Как уйти? Куда? Почему? — засыпала его сестра вопросами и в недоумении посмотрела сначала на отца, потом на мать. — В чем дело? Я вижу, вы все в растрепанных чувствах, и атмосфера довольно мрачная… Ради бога, что случилось? Я ведь не чужая…

— Чужой я здесь, Дана, — прошептал Михай. — Чужой в родительском доме…

— Но почему, Михай?

— Я бежал из немецкого лагеря. За мной следят. Мне нельзя здесь оставаться… Я нарушаю покой отца…

Сестра широко раскрыла глаза и вдруг побелела как полотно. «Значит, Валериу прав, — подумала она, ошеломленная услышанным. — Я считала, это сплетни, но все — правда».

— А за что тебя отправили в лагерь? — спросила Дана, взяла брата за руку и силой усадила за стол рядом с собой.

— Не будь любопытной, — оборвал ее отец. — Скажи лучше, где ты болталась целый день, с десяти утра? Что у тебя за вид? Платье грязное, в земле… Растрепанная, как цыганка… Посмотри-ка на себя в зеркало!

— Уже смотрела! — ответила Дана задиристо, но тормошить брата перестала. — Вид у меня вполне приличный. Я красивая. Держусь естественно. Словом, я интересная особа.

— Перестань кривляться! — снова оборвал ее учитель. — Ты слышала, Ана? Это и есть женская эмансипация…

— Дана, как ты разговариваешь с отцом? — огорчилась мать. — Ты забыла, что надо уважать старших?

— Мама, ты отлично знаешь, я была на военных работах. Правда, потом немного погуляла до бульвару, — виновато затараторила дочь, и прядка золотистых волос упала на лоб. — Там меня застала воздушная тревога. Я спряталась в бомбоубежище… А как тревога кончилась, сразу отправилась домой… Вот и все. Что я могла сделать? Бежать под градом бомб?

— Мы все потеряли голову! — сурово сказал отец, вперив в Дану непреклонный ледяной взгляд. — Сотни раз я говорил и повторяю снова: времена сейчас тяжелые, надо держаться всем вместе. Бомбежки участились. Всякое может случиться…

— Папа, ты сказал прекрасные слова: «Держаться всем вместе», — заметила дочь, причесываясь перед зеркалом и стараясь привести себя немного в порядок. — Но едва мы собрались вместе, как уже расстаемся… И ты напрасно так на меня смотришь, — повысила она голос, отвернувшись от зеркала и бросив на отца укоризненный взгляд. — Михай нарушает твой покой и должен уйти… Так?

— Да, он нарушает мой покой своими бунтарскими выходками.

— Да-а? — удивилась Дана, иронично подняв правую бровь и сжав губы. — Вот как! О, это… очень серьезно…

— Не кривляйся, тебе это не идет! — Отец раздраженно поглядел на нее сквозь очки. — У меня двое детей, и оба вместо учебы взялись за политику… Куда это годится? Но особенно возмутительно то, что они безответственно себя ведут.

— Дети всегда похожи на родителей.

— Как тебе не стыдно?

Влад Георгиу покраснел от негодования, встал и вышел. Мать посмотрела ему вслед и укоризненно сказала дочери:

— Дорогая, разве можно грубить отцу?

— А сыну? Воображаю, мама, как он разговаривал с Михаем, — сердито возразила Дана. — Сам разыскивал его повсюду, а теперь выгоняет из дому. Сын, видите ли, нарушает его покой! Чем, скажите на милость?

— За Михаем следят…

— Ну и что?

— Ты же знаешь отца… — примирительно заметила мать. — Он не хочет иметь дела с полицией. И, говоря по совести, он прав…

— Говоря по совести, он, интеллигентный, порядочный человек, абсолютно не прав. Михай не из бравады, не от безответственности совершил то, что совершил. Я не знаю причину его конфликта с немцами, но верю брату. Верю, потому что знаю его. Почему же я признаю правоту Михая, а отец — нет?

— Не расстраивайся, Дана, все утрясется, — вмешался Михай и погладил сестру по длинным золотистым волосам. — И ты, мама, успокойся…

— Ты хоть натворил что-нибудь стоящее или немцы преследуют тебя за какие-нибудь пустяки? — спросила с улыбкой Дана.

— Отвечу и на этот вопрос, всему свое время, — он показал глазами на ребенка.

Костел стоял около буфета, надувшись, с силком в руках, и не обращал никакого внимания на происходящее.

— Как поживаешь, герой? — погладил его Михай по щеке, взял двумя пальцами за подбородок, повернул лицом к себе и посмотрел ему прямо в глаза: — Ты меня помнишь?