У ворот Северина - [21]

— Тут дело не в смелости, — вмешался инвалид, едва удерживая равновесие на своих костылях. — Чистое безумие лезть на этот тополь. Посмотрите, снаряд подрубил ему ствол… Он же вот-вот повалится…

Любопытные сгрудились у дерева, изучая его со всех сторон, и, убедившись, что около корня оно в самом деле подсечено, стали один за другим отходить. Некоторые, потрусливее, и вовсе ушли, боясь, что, падая, дерево их задавит.

— Посторонись, братцы, ведь неизвестно, в какую сторону оно свалится.

Отчаявшаяся мать кинулась к тополю и обхватила его руками. Потом попробовала взобраться сама, уперлась ногой в ствол, но нога соскользнула, руки расцепились, и женщина повалилась навзничь. Исступленно рыдая, она изо всех сил била ладонями по земле.

— У вас что, сердце из трухи? — набросилась старуха на мужчин, их было уже совсем немного, и стояли они в некотором отдалении, ждали, как будут развиваться события. — Тьфу! Таких трусов я отроду не видела!

— Пусть кто-нибудь сходит за пожарниками, у них есть длинная лестница, — сказала другая старуха, стоявшая несколько в стороне. — В таких случаях всегда вызывают пожарников.

— Что им здесь делать? — удивился инвалид, повернувшись к ней. — Вы разве не видите, тополь потерял устойчивость! Эх-хе-хе, если бы не эта загвоздка с подрубленным стволом, я бы взобрался на самую верхушку… На фронте у меня были и не такие случаи…

Чтобы обратить внимание на то, какой он смелый, инвалид стряхнул несуществующую пыль с ленточки фашистского ордена, торчавшей в петлице, и со значением огляделся вокруг.

Михай присутствовал при этой сцене и был поражен пассивностью людей. Несчастье женщины как будто и не тронуло их. Разумеется, при других обстоятельствах он бы не раздумывая кинулся спасать ребенка. Но его могут узнать… Ведь он вырос в этом городе, многие могли видеть его рядом с отцом… Вдруг он заметил в двух шагах от себя юношу, который только что появился и спрашивал инвалида, что случилось. Он был высокий, худой, наголо остриженный, в военной рубашке без воротничка, в темно-синих брюках. Звали его капрал Тудор Динку или товарищ Валериу. Он шел с заседания местной организации Союза коммунистической молодежи, собирался зайти домой, чтобы надеть военную одежду, но увидел беду и остановился. Юноша смерил взглядом тополь, подошел и несколько раз стукнул кулаком по довольно толстому стволу напротив поврежденного места, проверяя устойчивость дерева. Потом молча, под взглядами окружающих снял стоптанные солдатские башмаки и бросил их на землю.

— Полезете? — тронул его за плечо инвалид.

— Да, полезу…

Наблюдавшие издали подошли поближе, им хотелось рассмотреть отважного молодого человека. Они выстроились как на парадной трибуне — предстояла демонстрация мужества. Из объятого пламенем дома валил густой черный дым, а в раскаленном воздухе плыли облака сажи. Стало нечем дышать, глаза слезились от дыма, но люди стояли не шелохнувшись. И число любопытных росло с каждой минутой. Некоторые уселись на корточки у стены соседнего дома и разговаривали шепотом, не сводя глаз с юноши, который подошел к тополю и легко начал подниматься по шершавому стволу. В этот момент появился помощник полицейского комиссара Ангелеску, мужчина невысокий и толстый, с круглым животом и сильной шеей, черный китель, казалось, вот-вот лопнет на его мощном теле. Полное лицо его было мокро от пота. Белые аксельбанты откололись и болтались на груди, и можно было подумать, что человек, призванный охранять общественный порядок, сам только что выбрался из потасовки. Черный галстук, небрежно торчавший из кармана кителя, и белая рубашка, недопустимо неряшливо распахнутая на бычьей шее, только усиливали это впечатление.

— Дом горит, господин начальник! — сказал инвалид и поклонился в знак приветствия, став почти вплотную к полицейскому. Он хотел еще что-то добавить, но в этот момент послышался страшный грохот, из окон второго этажа вырвались снопы искр и потонули в клубах дыма.

— Господин начальник, — снова заговорил инвалид, — смотрите, обвалился потолок с другой стороны…

— Оставьте меня в покое! — прикрикнул на него полицейский и, быстро сняв китель, повесил его на забор. Он собирался действовать. — Где моя жена? Ребенок? — Он с отчаянием огляделся. — Где они?.. И что это за жизнь! Эльвира! Ты где, Эльвира? Смотрите, кто-то лезет на тополь… — Он поднял глаза на юношу, который с трудом карабкался к верхушке дерева, продираясь сквозь густую листву. — Куда ты, к черту, лезешь, болван? Хочешь ягодками полакомиться?

Кто-то объяснил ему, что его жена уже дважды теряла сознание, а сын — на самом верху тополя, куда его забросило взрывной волной. Ребенок, наверное, жив, видно, как он бьется в ветвях. Сначала никто не хотел лезть, чтобы его спасти, тополь подрублен у корня, но вызвался вон тот юноша…

Ангелеску на мгновение опешил. Будто кто ударил его дубинкой по голове. Как? Его ребенок там… наверху?.. Не может быть!.. Но, придя в себя, он глянул вверх, запрокинув голову и приставив ладонь к глазам. Юноша добрался до самой вершины. Одной рукой с трудом держась за толстую ветку, другой он пытался снять ребенка, но это ему не удавалось.