У ворот Северина - [20]

Михай ощутил ледяной озноб. И на мгновение снова увидел себя за колючей проволокой, по которой пропущен электрический ток, в лагере или в сырой камере гестапо. «Нет, лучше умереть, чем попасть к ним в руки. Если я хочу выжить, мне надо быть очень осторожным».

Он пошел, прячась за деревьями, к дому. Солнце палило, и от жары асфальт размяк. У здания театра он увидел странный санитарный поезд: к расшатанной коляске с просевшими рессорами — ее тянула старая кляча — были прицеплены три военных фургона на высоких рассохшихся колесах, забитые ранеными. Женщины, мужчины и дети были свалены друг на друга как попало. Их стоны и крики привлекли толпу любопытных. Высокий, здоровый полицейский пытался расчистить дорогу.

— Отойдите, граждане, не толпитесь! — властно покрикивал он, размахивая черной резиновой дубинкой. — Ну чего вылупились? Не стойте, проходите! Это вам не обезьяны в цирке, а такие же люди, как вы. Несчастные люди. Ты что, умирающих не видел? Вали отсюда! — набросился он на какого-то парня.

Махай быстро пересек бульвар, углубился в широкую улицу — излюбленное место прогулок жителей Турну-Северина, — остановился возле кафе и замер, пораженный тем, что открылось его взору, больших домов, зданий, где размещались главные учреждения, не было. Банк и все вокруг него было разрушено. Гостиницы «Европа», «Регал» и «Траян», магазины, кафе, рестораны — все, что несколько месяцев назад располагалось вокруг муниципалитета и составляло костяк старого города, лежало в развалинах. Сквер с величественной статуей Траяна являл собой картину варварского опустошения.

Снова подумав, уцелел ли дом его родителей, он повернул направо и оказался на улице Аурелиана: старые дома с закопченными стенами, некоторые без крыш или разрушенные до основания. Запах гари, сажи и обгорелой краски. Во дворах — бурьян, поломанная мебель, щебень, груды кирпича. Дойдя до церкви, Михай увидел большую толпу. Он не сразу понял, что здесь происходит. Множество людей собралось у двухэтажного дома. В результате прямого попадания дом горел как огромный факел. Часть кровли рухнула. Через высокие окна вырывались языки пламени и плотные клубы дыма. Двое мужчин, в рубашках с засученными рукавами, черные от сажи, бросали с балкона все, что еще можно было спасти: подушки, матрасы, чемоданы. Во дворе кричала женщина, она умоляла окружающих вынести ее вещи из горящего дома. Другая, упав на землю, плакала навзрыд, рвала на себе волосы: она не могла найти ребенка, которого час назад оставила дома.

— Я ходила за маслом, — рыдала несчастная мать, — а идти далеко… И ребенок дома один… И окно открыто…

— А где ваш муж? — трясла ее за плечи какая-то старуха.

— На работе, где ему быть! Он помощник полицейского комиссара. Ангелеску, Ангелеску его фамилия… Сбегайте кто-нибудь, позовите его! Боже, какое горе… Сгорит мой сыночек, сгорит!

Михай смешался с толпой и стал смотреть на происходящее. В пламени трещали и рушились оконные рамы, балки, слышался душераздирающий плач, крики мужчин, которые метались с ведрами, пытаясь потушить пожар. В раскаленном воздухе летал пепел, огонь угрожал соседним домам, а люди, уже привыкшие к таким бедам, беспомощно наблюдали, отступая все дальше от стен, которые грозили рухнуть.

Вдруг из толпы раздался крик мальчика, он показывал рукой на высокий тополь, чудом уцелевший вблизи горящего дома.

— Смотрите, кто-то там есть, на верхушке дерева! Птица с красными крыльями… Ой, сейчас упадет…

Все посмотрели туда, куда он показывал. И правда, на самом верху тополя что-то билось. Но это была не птица. Казалось, вниз медленно скользит красный флаг. В листве мелькало и что-то белое…

— Это не птица, господа! — сказал мужчина неопределенного возраста, на костылях, небритый, со смуглым лицом. Он был в военной форме, но с непокрытой головой, в петлице — ленточка Железного креста, очень заметная. — Разве это похоже на птицу? — спросил он с раздражением. — Будем серьезны…

— Нет, птица!

— Нет, не птица, он прав… — вмешался старичок.

С тополя к ногам присутствующих упал детский лакированный башмачок. Инвалид с трудом наклонился и поднял его, уронив при этом костыль.

— Там наверху ребенок! — крикнул кто-то из толпы.

— Разве может там быть ребенок? Как он туда попал?

— Именно ребенок… Ребенок господина комиссара. Я его узнаю по курточке…

— Боже милостивый, сорвется, разобьется вдребезги!

Услышав это, жена полицейского бросилась к инвалиду, выхватила у него туфельку, прижала к груди и стала плакать еще отчаяннее, не отрывая глаз от верхушки тополя.

— Сынок! Сынок! — отчаянно кричала она. — Помогите, люди добрые! Спасите! Он пропал, пропал!

Люди обсуждали на все лады этот невиданный случай. Взрывной волной ребенка выбросило из комнаты и швырнуло на ветки дерева, где по счастливой, случайности он и застрял. Ребенок не кричал, не плакал, бился инстинктивно, ослепший, оглохший… Сквозь листву виднелась его бессильно повисшая ручонка, мелькнула запрокинутая головка.

— Лезьте же кто-нибудь на дерево! — запричитала старуха, которая стояла около матери ребенка. — Кто из мужчин посмелее, лезьте, пропадет ведь мальчонка!