У ворот Северина - [23]

— Всего хорошего…

Динку поднял два пальца на уровень лба в военном приветствии, подмигнул Михаю и поспешно удалился. Михай отправился вслед за ним. Помощник комиссара полиции с издевкой смотрел на идущих молодых людей и, почмокав толстыми губами, сказал:

— Вот чертовы бродяги! Чуть было не отказались от денег, еще немного, и не взяли бы… Можно подумать, у них денег куры не клюют. А бросишь таких в холодную да всыплешь хорошенько, чтобы приучить к дисциплине, — говорят, ты плохой человек…

Некоторое время он неприязненно, зло смотрел им вслед, потом повернулся и быстро пошел в соседний двор, чтобы посмотреть, что с женой. Дом, казалось, не интересовал его совершенно. Густой дым поднимался вдоль обгоревших стен, и искры как светлячки вспыхивали в этот жаркий летний полдень, так похожий на ночь.

8

Михай осторожно прикрыл ворота. Постоял с минуту, проверяя, не видел ли кто-нибудь его. Но молчаливые дома с зашторенными окнами, с притворенными ставнями словно вымерли. Жильцы покинули город, уехали в деревню, а те, кто, несмотря на смертоносные налеты, остались, убежали утром в поле или в лес и еще не вернулись.

Сердце громко стучало. Михай давно не видел родительского дома. Он прошел вдоль увитой плющом стены и остановился на ступеньках веранды. «Дома ли отец, мама?» Нажал на железную щеколду. Заперто. Постучал согнутым пальцем в окно справа, в спальню родителей. Подождал немного, но никто не появился. «Наверное, ушли в бомбоубежище на окраину города, — подумал он, раздосадованный тем, что отдаляется минута встречи. — Или уехали в деревню?»

Расстроенный, Михай спустился по каменным ступенькам. Оглядел двор, в котором вырос. Встреча с родными местами растрогала его. Ничто здесь не изменилось. Раскидистое ореховое дерево, к которому были когда-то подвешены качели, все так же горделиво отбрасывало тень перед домом. Под ним стояла крытая жестью собачья конура (ее смастерил как-то осенью дядя Александру). Кругом разбросана солома, валяются обглоданные кости. Конура была пуста. «Где лохматый Гайдук? Жив ли? Может, носится сейчас по улицам?» Сад, некогда пестревший анютиными глазками и петуниями, поблек и был неузнаваем. Клумбы разорены, цветы будто вытоптаны, перемешаны с комками сухой земли. Под забором рос высокий бурьян, в нем копошились две курицы. Чуть поодаль, под тенистой аркой виноградных лоз, юноша увидел стол, за которым летом обычно все собирались к обеду. Зеленая краска местами облупилась, ножки — в следах дождевых брызг. Стол скособочился, вот-вот упадет. Возле него по-прежнему стоял шезлонг отца, в котором тот сиживал после обеда. Никто тогда не решался его потревожить, и он спокойно проверял письменные работы гимназистов. Тетради стопкой лежали рядом, на стуле. Сейчас шезлонг был пуст. Но нет! В нем кто-то сидел. Над верхним краем полотняной спинки шезлонга виднелась чья-то голова с копной серебристых волос.

Михай вздрогнул. «Кто это? — подумал он со смутным беспокойством и неуверенно шагнул в тень виноградной арки. — Мама? Она спит? Отдыхает? Надо подойти тихо, чтобы не испугать…»

Ступая на цыпочках, он приблизился к шезлонгу и замер, затаив дыхание. «Нет, это не мама». Перед ним была женщина в полинялом ситцевом платье и домашних шлепанцах. Полулежа в шезлонге с мечтательной улыбкой, застывшей в уголках рта, она смотрела сквозь листву на небо. Под голубыми глазами чернели круги. Бледное осунувшееся лицо, тонкие губы, неумело накрашенные красным карандашом или специальной бумажкой, которую используют вместо помады, седые растрепанные волосы — все это придавало женщине нелепое и смешное сходство с куклой.

— Боже, да это тетя Эмилия! — Михай робко шагнул к ней, чтобы она могла его увидеть. — Целую ручку, тетя! — церемонно обратился он к женщине. — Как поживаете?

Тетя Эмилия — это в самом деле была она — вздрогнула к перевела взгляд на стоящего перед ней оборванного человека. Настороженные, тревожные глаза смерили его с головы до ног. Но женщина ничего не сказала, отвернулась и стала разглядывать двор, не обращая на Михая ни малейшего внимания.

— Вы не узнаете меня, тетя? — Юноша наклонился, взял ее руку и хотел поцеловать, но она испуганно отдернула ее и спрятала за спину, словно обороняясь. — Это я, Михай, ваш племянник…

Потерянный, блуждающий взгляд остановился, в глазах женщины вспыхнул огонек, исхудалое, как после тяжелой болезни, лицо посветлело. Улыбка стала более открытой. Лоб разгладился.

— Я вернулся, тетя Эмилия… — продолжал Михай ласково, будто разговаривая с ребенком. — Где мама и папа? Дверь на замке…

Женщина не отвечала, только молча смотрела на него. В глазах ее не угасал трепетный огонек, улыбка не сходила о лица. Несколько мгновений спустя она будто вспомнила что-то, встала, тщательно оправила платье и побрела в глубь двора, прямая, с высоко поднятой головой и неприступным видом. Остановилась в просвете между абрикосовыми деревьями, подняла глаза к небу и стала долго, усердно изучать его, будто искала что-то в бездонной голубизне и не находила. Успокоенная этим, она сделала несколько шагов по высокой траве, направляясь куда-то, но передумала, вернулась на прежнее место и еще раз посмотрела в небесную высь. Заметно повеселевшая, она как тень проскользнула мимо Михая, посмотрев на него, и села в шезлонг. Взгляд ее блуждал по зеленой виноградной арке.