У ворот Северина - [15]

— Что случилось пасхальной ночью? — спросил дрожащим голосом Михай, снова хватая старика за руку. — Говорите же, бога ради!

— Ну что могло случиться? — мягко и уклончиво начал старик. — Как раз тогда и начался у нас весь этот ужас, который обрушился на наши головы.

— Это был первый налет на город? — спросил Михай.

— Да, именно в ту ночь.

— Так что же случилось с моей тетей?

— Что? — продолжал старик, не глядя на Михая и старательно укладывая свой узелок в стоящую рядом корзинку. — Да ничего хорошего. Но надо рассказать все по порядку, чтобы вы себе представили, как все это было…

— Ну так давайте рассказывайте.

Старик погладил усы, коротко кашлянул и начал:

— Так вот, в канун пасхальной ночи я был здесь, на вокзале, дежурил, и мне надо было осмотреть состав, который стоял очень далеко, у самой сортировочной. Иду с чемоданчиком и вижу — на небе появились как бы огненные зонтики, плывут над городом и освещают его, словно днем. Я и подумал, это какое-нибудь божественное чудо, а зонтики тем временем начали медленно и плавно снижаться, как парашюты. Тут люди смекнули, что дело нечисто, высыпали на улицу и кинулись бежать подальше от центра, на окраины города. И тогда зазвонили колокола, загудели пароходы в порту, заревели гудки фабрик и заводов, завыли и наши паровозы в депо. Все предупреждало об опасности. Ну и через несколько минут мы услышали гул самолетов, как слышим их сейчас, но тогда они спустились совсем низко, не так, как сегодня, эти еле различишь невооруженным глазом. Самолеты шли так низко, что дребезжали стекла, дрожали листья, люди были прямо-таки в панике.

— А с тетей что случилось, с моей тетей? — нетерпеливо перебил Михай. Нельзя сказать, чтобы его не интересовал рассказ старика, но он хотел поскорее узнать что-нибудь про своих.

— Сейчас… сейчас… — деликатно успокаивал его старик. — Дойду и до этого. — Он прокашлялся, приложился к кувшину с водой, сделал большой глоток и продолжал: — Вы уже знаете, в ту ночь я был на сортировочной, проверял оси одного из вагонов, мы хотели перевести состав на четвертый путь, добавить несколько товарных вагонов с пиломатериалом. Когда я увидел, что люди побежали кто куда, я бросил все и тоже побежал сюда, к церкви Греческу, пробирался между вон теми деревьями, хоронился от света проклятых зонтиков. Я бежал все быстрее и вдруг споткнулся о камень — он валялся посреди дороги, — полетел кувырком, чуть не сломал ногу. Встал и, дрожа от страха, снова бросился бежать. Только я добежал до улицы Дечебала, слышу — взрывы внизу, у вокзала, такие сильные, будто земля раскалывается. Бомбы сыпались непрестанно, стоял жуткий грохот, все рушилось, и я подумал, проклятие ада послано на наши головы. Теперь-то мы привыкли, слышите, что творится, а мне хоть бы что. Господа американцы могут шуметь сколько хотят, плевал я на них. Вот только зло берет, никак не кончается эта война…

— Ну а дальше? Что было дальше?

— Сейчас… сейчас… Дальше, — продолжал старик свой рассказ, — что бы вы думали? Бомба попала прямо в поезд с боеприпасами, тот, у которого я проверял оси. Представляете, как мне повезло, что я вовремя ушел оттуда! Двое суток без перерыва рвались снаряды, нельзя было подойти к составу ни с какой стороны. Вас интересует вокзал? Под утро я спустился сюда, он горел, был весь в черном дыму, а вокруг — пыль столбом, крыши не было, мастерские тоже без крыши, и в новый театр, что возле мастерских, туда тоже попала бомба.

— Ну а моя тетя, кассирша? — в нетерпении спросил Михай.

— Она, бедная, как услышала, что рвутся бомбы, стала собирать бумаги, билеты, деньги — не могла же она их кинуть. Пока она все это собирала, не знаю уж, как это случилось, заклинило замок в дверях, и она так растерялась, что не могла сообразить, как ей выбраться из киоска. Никто ей не помог, все бежали кто куда, все спасали свою шкуру. Так и просидела она, несчастная, взаперти до утра, а когда мы вернулись, те, кто уцелел, чтоб помочь людям, мы нашли ее там же, в киоске…

— Раненую?

— Какое там! — махнул рукой старик. — У нее не было ни одной царапины, да и вообще киоск не пострадал, разве что стена треснула. Так это ж ерунда…

— Что же с ней случилось?

— Она была целехонька, горемычная женщина, но сидела на полу с кучей билетов и денег в подоле и то смеялась, то плакала, то принималась петь. Помешалась… и волосы на висках стали белые… Подумайте сами, просидеть всю ночь в этом кошмаре, просидеть взаперти — останешься тут в здравом уме? Вот то-то и оно…

Старик кончил рассказ и с горечью покачал головой. Михай сидел, опустив глаза, задумавшись, не говоря ни слова. Голова у него слегка кружилась, в глазах стоял туман. «Бедная тетя Эмилия!» — с болью думал он. Невозможно поверить, что эта доброжелательная, с открытой и щедрой душой веселая женщина, которой он обязан счастливым детством, теперь в таком плачевном состоянии. Как жестока судьба! А дядя Александру? Не погиб ли он на фронте? И жив ли Костел, их сын? А что с отцом? С мамой? С Даной?

— После этого, — продолжал старик, считая, что должен добавить что-нибудь к сказанному, — пришел утром ее брат или зять, уж не знаю, кем он ей приходится, и забрал ее к себе. Говорят, он работает учителем. С тех пор прошло много месяцев, я ее больше не видел. Бедняжка! Иногда она отдавала мне дорогие сигары, ей их дарили пассажиры: «Держи, дядя Тудоран (меня ведь зовут Тудораном), я хочу, чтобы ты почувствовал себя барином хоть немножко!»